Увы, я знаю, история не терпит умозрительных конструкций: что было бы, если бы события развивались и вершились не так, как они развивались и завершились в действительности? Наверное, потому историки и остаются историками, а поэты — поэтами. Их невозможно поменять ролями! А маршал басит:
— Я со своего командного пункта часто в те дни вел переговоры по телефону ВЧ и телеграфу с главкомом войсками Юго-Западного направления Семеном Михайловичем Буденным. Мы — люди военные, у нас, понимаешь, так: вышестоящий начальник приказывает, нижестоящий докладывает обстановку, а получив приказ, отвечает «есть» и выполняет. Но маршал Буденный, чувствую, волнуется, говорит тихим голосом, очень задушевно: «Полковник Судец, войскам Понеделина и Музыченко сейчас очень тяжко. Сделай для них все, что можешь. Прошу тебя, пойми, как это необходимо! Действуй и докладывай мне результаты в любое время, я буду ждать».
У меня в Кировограде стояли тогда две дивизии. Севернее города авиаторы, южнее — тоже авиаторы. И никакой пехоты, никакой артиллерии, кавалерии, ну, просто никого нет. Лечу в Кировоград и застаю там такую картину: командиры авиадивизий и их штабы собирают пробивающуюся из окружения пехоту и формируют из нее батальоны, полки. Что ж, молодцы!.. И тут в Кировоград поступает приказ Ставки для шестой и двенадцатой армий на выход из окружения. При сложившихся обстоятельствах его уже невозможно было передать ни по проводам, ни по радио. Необходимо вручить пакетом. А какой самолет послать? Сразу подумали об У-2 (правильное название — ПО-2). Но они тихоходы и безоружны. Мой выбор остановился на «ишаках», то есть на испытанных истребителях И-16. Слава их родилась в небе Испании, подтвердилась на Халхин-Голе, укрепилась на Карельском перешейке. И за первый месяц Великой Отечественной они показали себя достойно.
Итак, решено: шлем с приказом Ставки звено истребителей. Объявляю это решение, а у самого по сердцу кошки скребут: долетят истребители быстро, если придется принять бой по пути — примут, но каково там с посадкой? Возможна ли она? Приказываю летчикам, если не обнаружат приличной посадочной площадки, садиться не выпуская шасси. Главное — срочно доставить приказ...
Опережая события, скажу: две машины приземлились, выпустив шасси, что облегчило им взлет и возвращение. А третья садилась на брюхо потому, что и машина, и летчик были сильно изранены.
Вручая летчикам пакет, желаю успеха. Командир звена... Как же его звали-то? Имени не помню, но фамилия вот она: старший лейтенант Бебко. Где он теперь, узнать бы!..
Маршал прерывает свой рассказ, чтобы перевести дух. Лишь после этого продолжает:
— Хочу объяснить тебе, что переживает командир авиационного соединения, посылая подчиненных на боевое задание. Когда командуешь эскадрильей или даже полком, переживания иные: ты летишь вместе с подчиненными, должен проявлять все те качества, которых требуешь от них. Равенство во всем! Сбивают их, могут и тебя сбить... У командира корпуса не так: подчиненные летят с боевым заданием, а ты, как правило, остаешься на своем наблюдательном пункте. А с него далеко не все видно. И слышно не все. Изображаешь полнейшее спокойствие и уравновешенность — чем натуральней получается, тем лучше,— но самого-то себя не обманешь. Сам, конечно, все время волнуешься за судьбу каждого летчика, его полет, его бой. Душу бы отдал, чтоб только задача была выполнена успешно и все вернулись!.. Ну, ладно, не будем отвлекаться.
Итак, звено послано с приказом чрезвычайной важности. Из Кировограда летели километров сто двадцать, прижимаясь к земле. Окруженные выложили посадочный знак у села Подвысокое, и тут-то при заходе на посадку один самолет был подбит противником, летчик тяжело ранен. Приказ, разумеется, вручили. Аварийный самолет пришлось сжечь, а два уцелевших вернулись обратно и раненого летчика вывезли. Хотя и у этих самолетов и плоскости и фюзеляжи оказались изрешеченными пулями. Диву даешься, как долетели.
Старший лейтенант Бебко привез от члена Военного совета товарища Груленко письмо для передачи жене, которая находилась в Днепропетровске. Бебко слетал и туда, передал письмо.
А мне было приказано обеспечить коридор шириной километров в пятнадцать для выхода окруженных войск, расчистить им дорогу бомбометанием и штурмовкой.
Две ночи было дано на это. Увы, обстановка менялась каждый час, и по тому коридору никто не пошел.
Я уже говорил тебе, что штаб четвертого авиакорпуса находился в Запорожье, которое и в то время по праву считалось крупным промышленным центром на левобережье Днепра. На меня там были возложены обязанности начальника гарнизона, то есть старшего воинского начальника. Значит, должен был нести ответственность и за безопасность города, и за сохранность его промышленности. Как то, так и другое в громадной степени зависело от стойкости шестой и двенадцатой армий. Если бы не их отчаянные бои в окружении, вряд ли удалось бы эвакуировать заводы Запорожья, сыгравшие такую великую роль для поворота к победе...