Травматолог перевел взгляд на Ольгу:
— Вы мать, решайте… Что до вас, молодой человек, — это Диме, — то сотрясения, на ваше счастье, тоже нет, легко отделались…
Дима потрогал шишку за ухом. Поморщился.
— Пошли, — Женька шагнул к двери, но, ступив на больную ногу, побледнел и схватился за Димин рукав.
— Жека… — растерянно сказала Ольга. — Может, гипс?
Дима давно не видел энергичную Олю такой беспомощной.
Женька замотал головой:
— Я знаю… Упражнения специальные… я восстановлюсь.
Травматолог покачал головой:
— Бог мой, какие упражнения? Впрочем, смотрите сами…
Ковыляя и держась друг за дружку, выбрались на улицу.
— Я пойду машину поймаю, — сказал Ольга. И пошла — с каждым шагом ее походка обретала обычную упругость и уверенность.
Дима с Женькой молчали.
Прохожие косились на них с подозрением — вид у обоих был тот еще.
За все время, которое потребовалось Ольге, чтобы поймать и подогнать машину, они не проронили ни слова.
Бэтмена из Димы не вышло. И украденную форму, разумеется, уже никто никогда не вернет.
С утра стоял туман, такой густой, что даже соседнего дома не было видно. Свет фар тонул в тумане — две желтых беспомощных культяпки. Дима ехал со скоростью осенней мухи; до кладбища они добирались почти сорок минут.
У ворот остановились, чтобы купить цветы. Машину оставили на горе, перед шлагбаумом; побрели сквозь опустившуюся на землю влажную вату, мимо чужих могил, оградок, плит. Шли медленно — и Дима, и Женька заметно хромали.
Ухоженные, опрятные могилы чередовались с забытыми, поросшими бурьяном, с облупившимися оградками. Женька догнал Олю и пошел рядом.
На могиле матери Дима в последний раз был пару месяцев назад. С тех пор остался маленький венок — он высох и пожелтел, но его, по крайней мере, не стащили.
Молча, в шесть рук, навели относительный порядок. Выбросили сухие стебли, повыдергали сорняки, протерли плиту с надписью «Шубина Анна Александровна»; Дима дал Женьке цветы, тот все так же молча положил их на дерн.
С эмалированной пластинки смотрела Женькина бабушка, которую он почти не помнил. Димина мама.
Дима стоял и смотрел — минут десять, и рядом так же молча стояли Ольга и сын.
Говорят, теперь существуют интернет-кладбища. Никуда не надо ехать и идти, не надо носить цветы и убирать на могиле, не надо ни о чем думать… Просто кликнуть мышкой, по-быстрому почтить память и жить дальше с чистой совестью.
— Идем…
И они пошли, не оглядываясь. Ольга говорила, что ее брат будет присматривать и за могилой Диминой мамы, что она договорилась, что ее брат очень исполнительный человек…
Дима молчал. Женька молчал тоже.
Они прошли в другой конец кладбища — туман и не думал рассеиваться — и так же прибрали на могилах Ольгиных бабушки и дедушки; положили второй букет, пошли дальше.
— Это здесь, — говорила Ольга. — Где-то в этих участках… Я была тут осенью, кажется… А, вот!
Две могилы рядышком. Родители Симы, Ольгиной американской подруги.
— Здесь надо ограду подкрасить, — сказал Дима, когда они прибрали на могилах и положили цветы. — Может, мы с Женькой в следующую субботу…
— Да, — согласился сын быстро, даже поспешно. — Ма… а за теть-Симиными… кто будет смотреть?
Ольга промолчала.
Тишина стояла над миром. Тишина, туман, безветрие.
…В «Макдональдсе» суетились ребята в униформе официантов. По очереди вскидывали руку:
— Свободная касса… Свободная касса…
— Три чизбургера, — сказала Ольга, — две картошки, два вишневых пирога… Жека, ты будешь пирог? Значит, три вишневых пирога, два кофе, три маленьких кока-колы…
— Я не буду кока-колу, — сказал Дима.
— Значит, две кока-колы… Все?
Парень у кассы назвал сумму.
— Ого, — сказал Дима. Ольга молча расплатилась.
Сели за свободный столик; в противоположном углу праздновали детский день рождения. Гости в картонных шапочках, похожих на кокошники, шарики, флажки с изображением веселых уродцев, картонные стаканы с торчащими соломинками, довольные взрослые вокруг…
Чизбургер не лез Диме в рот. Он был какой-то очень неудобный, слишком большой; вишневый пирог оказался приторным до невозможности. Кофе в картонном стаканчике обжигал пальцы.
Урна для мусора была похожа на почтовый ящик. Туда сбрасывали посуду вместе с подносами — хлоп, хлоп, хлоп…
Женька уплетал вовсю — ребенок проголодался, у него большой расход энергии. Ольга ела аккуратно, красиво, привычно.
Поймав его взгляд, подняла голову:
— Тебе здесь не нравится?
Дима пожал плечами:
— Я подумал… что сейчас миллион людей по всему миру вот так же кусают точно такой же чизбургер. Конвейер…
Женька хмыкнул, но жевать не перестал.
— Да? — Ольга прищурилась. — А помнишь, какие были вонючие котлеты в нашей столовой, еще в школе?
Дима невольно улыбнулся:
— Отчего же не помнить… Помню.
— Молоко с пенками… — мечтательно улыбнулась Ольга.
— Чай из тряпки… — подхватил Дима.
— Рыба с костями…
— Перестаньте! — возмутился Женька. — Вы мне аппетит, на фиг, перебьете!
— Ты не видел эту столовую, Жека, — сказала Ольга со вздохом. — Вам, малышне, не понять… Я была в первом классе, а твой папа — в десятом.
— Вы кормились на первой большой перемене, а мы — на второй, — вспомнил Дима. — А я старался носить из дома бутерброды… — он посмотрел на зажатый в руке чизбургер.
— Ешь, — сказала Ольга. — Это закусочная, а не ресторан, это для скорости и удобства, а не для эстетствования… И как для закусочной — вполне прилично. Вкусно, Женька?
Сын кивнул, потягивая из трубочки кока-колу.
Дети с картонными шапочками на голове убежали кататься на принадлежащей заведению причудливой горке. Дима положил недоеденный чизбургер обратно на поднос.
— Только не подумай, что Америка поголовно питается чизбургерами, — усмехнулась Ольга. — Штамп номер пятьдесят два. Человеку, который никогда там не был, очень легко оперировать штампами. Америка — страна целлулоида, Америка — страна бездуховности, прямо советская пропаганда сразу вспоминается… Блин. Диснейленд, «Макдональдс», Голливуд.