Она запнулась.
— А с Женькой… Думаешь, мне с ним легко? Нелегко, переходный возраст… А если ты думаешь, что это я ему про тебя… клянусь — я ему никогда слова про тебя плохого не сказала!
Наверное, пока Дима возился под столом, ей тоже было легче говорить. Будто по телефону; он давно нашел маслину, но медлил. Сидел под столом, сжимая в ладони черный маленький плод. Слушал сбивчивые Ольгины откровения; услышав последние слова, болезненно поморщился.
— Ни слова плохого, клянусь тебе! — с жаром продолжала Ольга, будто уловив его недоверие. — Потому что у парня должен быть отец… А что у вас с ним не сложилось — так это… ты сам виноват. Понимаешь?
Дима покатал в пальцах беглую маслину. Медленно вылез из-под стола; Ольга слишком горячо и слишком часто клялась в том, что не настраивала Женьку против него, против неудачника-Димы…
Но он кивнул, соглашаясь. Пряча глаза.
— А в Штатах, — она заговорила быстро, почти весело, — надо будет помочь ему привыкнуть… Он быстро привыкнет. Там будет Сима, будет Санька… Я ту свою поездку — помнишь? — вспоминаю, как праздник. И ты привыкнешь. И у меня на душе будет спокойнее, если я буду знать, что у тебя все в порядке, и…
Она замолчала.
Дима вертел в руках игрушечный паровоз. Щелкал выключателем; фонарик зажигался и гас. Крутились пластмассовые колеса.
Вспомнился вокзал. Кто-то кого-то не то провожает, не то встречает… Красные и белые гладиолусы. Маленький Женька у Димы на руках. Огромные колеса…
— Симкин сын, Сашка, помнишь его? — Она говорила и говорила, путаясь и повторяясь. — Он там как рыба в воде. Полным-полно друзей, хорошо учится, какие-то у них экзотические экскурсии, костюмированные праздники, и, главное, не болеет совсем… А как он здесь болел, этот Сашка, помнишь? Симка все тряслась над ним. Пишет, что впервые с его рождения успокоилась. Поверила, что все будет в порядке…
Ее голос дрогнул.
— Все будет в порядке, — глухо сказал Дима, глядя на паровоз.
— А?
— Все будет в порядке.
Ольга смотрела на него поверх огонька свечи.
В ее глазах не было ни обычного напора, ни привычного в последнее время холодка, ни даже уверенности в себе, той уверенности, которая выделяла девочку Олю среди соседок и одноклассниц — и той не было. Тоска, усталость и просьба о помощи. Дима вспомнил: «Будто я вьючная лошадь, и на меня положили пирамиду Хеопса…»
— Оля, — сказал он через силу. Его язык уже разучился произносить это имя. — Все будет хорошо.
— Хорошо, — отозвалась она эхом. — Спасибо… что ты мне помогаешь, Димка. Одна бы я…
Она замолчала.
Прошла минута, другая, третья — они смотрели друг на друга поверх пламени свечи.
В какой-то момент Диме захотелось протянуть руку и коснуться ее плеча. Просто, чтобы ободрить, чтобы поддержать; он почти решился — но в этот момент зажегся свет, такой с непривычки яркий, что пришлось зажмуриться.
И они зажмурились — оба; потом Ольга молча задула свечу в майонезной баночке (вторая, недомерок, давно сдохла сама собой), подхватила поднос с объедками и пошла на кухню.
Почти сразу послышался крик, грохот посуды, частые удары по столу. Забыв о принтере, Дима кинулся на кухню.
Все происходило очень быстро. Таракан метался, Ольга бестолково колотила шлепанцем по столу. Диме до боли знакома была эта сцена — Ольга люто ненавидела тараканов, но брезговала давить их и потому постоянно промахивалась.
— Овода расстреливаем?
Это была дежурная шутка, но Ольга улыбнулась. Дима смахнул насекомое на пол и недрогнувшей рукой — вернее, тапкой — завершил экзекуцию.
— Это невозможно, Я уже устала их травить. Их потравишь здесь — они к соседям, потравят соседи — они сюда…
— Заведи муравьев, — посоветовал Дима, убирая с пола тараканьи останки. — Говорят, они с тараканами не уживаются. Муравьи, они все-таки приятнее… Маленькие.
— Мама, что ты тут делаешь?
Недовольный сонный Жека стоял в дверях кухни. Сейчас он выглядел младше своих лет — ему можно было дать от силы десять-одиннадцать…
В следующую секунду его помятое о подушку лицо изменилось. Пропала расслабленность, и обманчивая детскость пропала тоже.
— Что ОН тут делает? Так поздно?!
Ольга почему-то смутилась.
Голова гудела, как улей. Пронзительная музыка марша Мендельсона заставляла морщиться от боли.
Сюжетец выйдет забавный… такая себе развлекаловочка на потребу публике. Не имеющая отношения ни к жизни, ни к искусству — собачья свадьба…
Ольга не любила пекинесов. А тут их было два — жених стоически переносил надетый на него фрак с бабочкой, зато невеста то и дело норовила избавиться от неудобной белой фаты.
— …Идея совершенно простая, но сколько радости у любящих хозяев! У нас, как во всяком дворце бракосочетаний, есть видеосъемка, услуги фотографа, гости и хозяева молодых распивают шампанское… Колоссальный успех такого нашего начинания, о колоссальном успехе говорит хотя бы то, что торжества расписаны уже на год вперед! — сухощавая хозяйка заведения, крашеная блондинка, светилась самодовольством.
Жених и невеста шествовали вверх по лестнице — на поводках. Перед входом в зал торжественных событий между ними едва не случилась крикливая свара — хозяева вовремя растащили брачующихся.
— А скажите, пожалуйста, — со вздохом спросила Ольга, — не бывает такого, чтобы друг за другом шли свадьбы собак и кошек и, как бы сказать, несчастный случай, драка…
— Для безопасности брачующихся у нас введены раздельно собачьи и кошачьи дни, — радостно пояснила блондинка. — Думаем ввести еще и птичьи — уже поступают заявки на свадьбы канареек, попугайчиков…
Я схожу с ума, уныло подумала Ольга.
— Свадебные наряды мы выдаем напрокат, — рассказывала дальше блондинка. — У нас есть разные размеры, для пекинесов, болонок, спаниелей, даже догов…
Подвыпившие гости улыбались до ушей, совершенно счастливые, чего нельзя было сказать о молодоженах. Ольге почему-то не хотелось смеяться; происходящее не казалось ей забавным, скорее глупым.
— …Объявляю вас мужем и женой!
Хозяева опустились перед молодоженами на корточки — надеть им на лапы обручальные кольца. Невеста визгливо тявкнула.
Ольга посмотрела на часы.
— Поехали, — сказала она оператору. — Закругляйся.
— Надо еще доснять, — заупрямился оператор, молодой и оттого излишне старательный.
— Хватит, мне еще монтировать… Поехали!
И, не обращая внимания на происходящее, вытащила из сумки мобилку:
— Оператор такой-то, номер такой-то… Диктую: «У фотографа в четырнадцать тридцать. Встретишь Жеку из школы».
Оператор танцевал вокруг брачующихся псов, и вид у него был такой, как будто он снимает по меньшей мере встречу президентов Украины и Соединенных Штатов. В последнее время Ольгу раздражали эти игры: жрать торт из папье-маше и чувствовать при этом вкус крема…
— Егор, поехали!
— Еще минуту.
— Егор, у меня нет времени!!
Она говорила сущую правду. До встречи с фотографом оставалось полчаса.
Шубина отсняли быстро; в костюме с галстуком, серьезный и причесанный, ее бывший муж поражал импозантностью. Наметанным глазом Ольга определила заинтересованность, мелькнувшую в глазах девушки-приемщицы; девица даже порозовела, выдавая Шубину квитанцию.
Ольга мрачно усмехнулась.
Но с Жекой начались проблемы.
— Ты можешь сидеть, как тебя посадили, и не шевелиться?! Ухо должно быть видно полностью!
— Мне на тренировку надо, — повторял сын сквозь зубы.
— Ну так и посиди нормально, сразу же пойдешь на тренировку…
Пока она разбиралась с Жекой и фотографировалась сама, Шубин сидел в углу, в наушниках, и глаза у него были совершенно стеклянные.
— У него музыка для медитаций? — с опасливым восторгом поинтересовалась девушка-приемщица.
— Конечно, — сказала Ольга.
Шубин смотрел сквозь нее, погруженный в звуки чужого языка; вот что значит стимул, подумала Ольга. Выучит, за месяц выучит.