Умеренность в еде обычна для веретеницы. Зачем много есть, когда не надо гоняться за добычей, бороться с ней? Однако при малом аппетите сила у нее немалая: сама едва толще карандаша, веретеница может так напрячь свое тело, что ее, как карандаш, можно уравновесить на лезвии ножа. В таком состоянии она производит впечатление неживого предмета. А когда видишь, как легко ввинчивается веретеница в крупитчатую лесную почву или песок, прокладывая там длинные ходы-норы, становится понятно, для чего животному такие сила и упругость.
Нора у веретеницы что-то вроде временного жилья: высунет голову на поверхность и, замерев неподвижно, как изваяние, долго смотрит на дневной мир. Маленький намек на близкую опасность — и голова исчезает прежде, чем ее заметят. В норе веретеница может ползти и хвостом вперед.
Раз в году, весной, через месяц после пробуждения, веретеница линяет: чешуйки на ней взъерошиваются, придавая ящерице больной вид. Она медленно ползает, разыскивая щель потеснее между корнями или под упавшим стволом. Протискиваясь с силой в эту щель, она освобождается от поношенного и ставшего тесным одеяния, выползая из него, как из чехла, но не выворачивая по-змеиному наизнанку. Выползает она не голой, а в свежей чешуе, которая на спине и на боках блестит, как лакированное ореховое дерево. Чешуя тонкая, но удивительно прочная: почти полгода роется веретеница в песке и земле, а осенью ее покров лишь чуть тусклее, чем был после линьки, и без единого изъяна.
Самец крупнее самки и с более темной спиной, на которой двумя рядами разбросаны мелкие, с просяное зерно, сине-фиолетовые пятнышки, его весеннее украшение. Со стороны брюшка все веретеницы окрашены одинаково, в черно-свинцовый цвет. Детеныши этих ящериц наряднее взрослых: серебристые, с узкой черной полоской на спине. Рождаются они в конце лета — начале осени. Мать не откладывает яйца, бросая их на произвол судьбы, как другие ящерицы, а вынашивает в своей утробе, пока не приходит момент вылупляться из них детенышам. В этом немалый шанс на спасение потомства от зубов лисы, которая умело разыскивает и выкапывает зарытые яйца черепах, змей и ящериц.
Маленькие ящерки, только родившись, ростом не толще и не длиннее цыганской иглы, тут же расползаются в разные стороны, готовые к самостоятельной жизни. Новорожденные разыскивают добычу по своему росту — мелких слизней, мелких дождевых червей. Хватка у них уже как у взрослых: иной слизнячок, спасая свою жизнь и пытаясь вырваться, даже тащит ящерку за собой, но та, цепляясь хвостиком за что придется, не выпускает его и одерживает первую победу.
Никакого воспитания или дополнительного обучения молодым веретеницам не требуется. Будут жить, прячась от дневного света и от света звезд, под лесной подстилкой до тех пор, пока не станут взрослыми. Рождается их у одной матери не более десятка, но не узнать и не предсказать, сколько доживет до того времени, когда сами смогут дать жизнь новому поколению, потому что не только безобидна, но и почти беззащитна эта похожая на змею безногая ящерица.
сухую погоду, чтобы никого не пугать шорохом шагов и себе не мешать слушать толоса природы, в лесу приходится выбирать торные тропинки и дороги. Зато после дождя можно идти где угодно, не глядя под ноги: мягко вдавливаются в лесную подстилку размокшие шишки, и если и хрустнет под сапогом сучок, то глохнет звук, словно в подушке. Вот лосиха словно плывет по высоким зарослям орляка, оставляя за собой борозду, из которой торчит головка и рыжая полоска спины лосенка. Чуткие уши лосихи поворачиваются в разные стороны, ловя подозрительные звуки, но, кроме комариного писка и птичьих песен, ничего не слышно в лесу.
Выбравшись из папоротниковых зарослей, лосенок легко забегает вперед и просит мать остановиться, чтобы глотнуть немного молока. Меня они не замечают, и, когда лосиха отворачивается, я быстро стираю с лица и шеи комаров и снова засовываю руки в карманы, чтобы спасти их от укусов. Наконец, большой и маленький звери скрываются за бугорком, но в это время сбоку я замечаю, какое-то неясное движение: из-под корней березы вылез лисенок и, чуть подавшись вперед, смотрит в ту сторону, откуда, наверное, чаще всего возвращается мать. Я знал это место как дом барсука, в котором десятка два входов-выходов, а оказалось, что хозяин уже другой: лиса с лисятами.