Вслед за первым быстренько вылезли остальные пять лисят и засновали по утрамбованному, без единой травинки, пятачку перед норой, то принюхиваясь к земле, то поводя носом поверху. Старая лиса узнала бы человека в любой позе, а эти звереныши еще не видали за свою жизнь того, кто ходит на двух ногах. И когда я, не шевелясь, окликнул их вполголоса, они, как один, посмотрели в мою сторону, но не на меня. Второе «приветствие» произвело на них то же самое впечатление, а на третье двое даже не оглянулись.
Настроение у лисят было не из лучших, и с игрой не клеилось. За целый день подземного сидения они проголодались, а как начать охоту самим, не знали и словно боялись переступить границу утоптанного пятачка. Тени от деревьев слились в одну большую тень, значит, солнце опустилось ниже леса, и тогда вылетели все комары, которые прятались под крапивными листьями. Я корчил гримасы, жмурил глаза и дул на кончик носа, но комарам это даже нравилось.
Избавление пришло от самой лисы: она только раз тявкнула с коротким подвывом у меня за спиной, и лисята мгновенно исчезли под землей. Ждать их снова не было смысла, потому что мать перебежала поближе к норе и таким же манером тявкнула еще два раза. Она была так близко, что были четко видны щелочки зрачков в светлых глазах, тонкие стройные ноги, точеная мордочка; от плеч до кончика хвоста, как рваное рубище, ее покрывала клокастая зимняя шерсть. Взлаивая, лиса кружила неподалеку, недвусмысленно предлагая убираться. Пришлось подчиниться.
Мне вспомнилось немало встреч с четвероногими и пернатыми дикарями, когда неподвижность обманывала не только детенышей, но и взрослых животных. Четверо июльских бельчат спрыгнули со ствола липы мне на плечо, а потом по куртке и брюкам спустились на землю. Кабаненок обнюхал сапоги, ковырнул их пятачком, и, даже не взглянув вверх, побежал догонять своих. На Эмбе джейранка с двумя джейранятами, пощипывая траву, прошла в десяти шагах, пока я писал в путевой книжке. Все трос обернулись на голос, но шага не прибавили. Стоило же только переступить у них на виду — как будто три стрелы помчались по степи. Барсук однажды ткнулся прямо в ноги и, обогнув, затрусил дальше. Гаичка, прежде чем шмыгнуть с кормом в дупло, садилась на руку. Хорек, синица, сурок, соловей, еж, заяц даже не вздрагивали, внезапно увидев неподвижно стоящего человека, если, конечно, прежде не встречали его в иной ситуации.
К тем лисятам я приходил еще не раз и, пока матери не было близко, любовался их простыми играми, их жизнерадостностью. Приносил мышей, наловленных за ночь в ловушки. Угощение они принимали сразу, без всякого недоверия, только при дележе их внутрисемейное дружелюбие подавлялось чисто звериным эгоизмом, и дело доходило до зубов. Однако в таком возрасте ссоры не помнятся и прекращаются, как только исчезает их причина. А старая лиса слишком хорошо знала человека и ни разу не позволила посмотреть, как поддерживает порядок в семье.
Самым интересным была находка около лисьей норы огромной семьи лисичек, в то время как в лесу не было ни грибка. А тут под крыльями орляка и тремя цветущими любками будто специально были посажены свежие желтые грибки. Лисички около лисят.
Май следующего года был на тепло скуп и беден комарами. Дожди лили чуть ни ежедневно, и как-то нехотя отцветали лесные первоцветы. Снова я отправился к лисьей норе, потому что находилась она в том месте, где я стараюсь бывать в один и тот же день, если не через год, то хотя бы через два, чтобы точнее сравнивать ход событий в природе: что зацвело раньше, что поспело позднее, что появилось впервые, что внезапно исчезло. Дождавшись заката, я стал осторожно пробираться к знакомой низинке: а вдруг повезет! И опять, только теперь на светлом песке свежего выброса, я увидел шестерых игравших друг с другом зверенышей. Словно не было между двумя встречами полных двенадцати месяцев: так все было похоже у тех и этих близнецов.
Редкие комары им не докучали и настроения испортить не могли. Однако постепенно вместо возни друг с другом лисята стали принюхиваться к земле, сновать между кустиками бузины, беспокойно отбегать в сторону и тут же возвращаться назад. Они были голодны, но вначале, выбравшись из тесной и темной норы и забыв о неприятном чувстве, отдались детскому восторгу.