— Я так и не понял тебя. Получится у нас что-нибудь или нет?
— Получится! Об этом не волнуйся. Просто мне хочется полностью парализовать этот Майданек. Вот если бы взорвать еще шахты…
— Дай тебе волю, ты взорвешь весь мир. Выведем из строя резервации на месяц, и то хорошо. За это время можно поднять вокруг этого большой шум.
— Рискованно это.
— Почему?
— Да не оставят они свидетелей! Понимаешь? Они их сразу же ликвидируют. Здесь же все приговорены судом к смерти. Их расстреляют без всяких церемоний, сразу же, как только ты подымешь шум.
— Мы это предусмотрим.
— Как?
— Твое дело — хорошо организовать взрыв, а политическую кампанию организую я и… другие компетентные люди. Во всем должен чувствоваться профессионализм. Ты геолог, подрывник… в общем, техническое лицо. А я юрист, следовательно, политический деятель… Доставай свой динамит. Я к нему и прикоснуться боюсь.
Взрыв произошел в 10 часов 02 минуты, сразу же после того, как на дорожках зажглись фонари. Резервации потонули в густо-синем растворе ночи.
— Ты уверен, что трансформатор подвески не пострадал? — спросил Страатен, все еще лежа на земле.
— Уверен. Вставай, пойдем отсюда. Там же семь секций: четыре обслуживают резервацию, две — шахту и одна — подвеску. Ошибиться невозможно.
— А ее не заденет при взрыве?
— Не думаю. Хорошо, если как следует обработает те, что нам надо. Слишком мало взрывчатки все-таки….
— Больше не унести. Жаль, что взорвалось так рано. Надо бы попозже, пока все уснут.
— Не рассчитал немного длину шнура. Сойдет и так. Даже лучше, что так получилось. Считай, что лечение началось. Мы переночуем прямо у подвески?
— Конечно! Кто нас увидит? Безлюдье… Ровно в шесть заберемся в вагонетку, и — прощай, резервация рогатых смертников.
— Палатку, я думаю, ставить не будем. Не хочется распаковывать.
— И не надо. Место сухое. Переночуем и так.
Мы уже подходили к подвеске, когда услышали рокот. Так шуршат муравьи, растекающиеся всепожирающей лавиной по джунглям, и гудит зачинающийся над сухим вельдом пожар. Сначала ни я, ни Страатен не обратили на него особого внимания. Мало ли что может шуметь теплой африканской ночью! Но шум нарастал, и мне показалось, что я слышу какие-то стоны, всхлипы, отдельные выкрики.
— Что это может быть? — спросил Страатен и потянул меня за рукав.
— Не пойму никак… Вроде толпы на площади…
— А если это они?
— Не может быть, — сказал я и вдруг увидел, как ночь загорелась яркими огоньками. Точно в сонном городе вдруг зажглись окна или затанцевал рой светляков.
— Да, это они, — спокойно сказал Страатен. — Они надели каски и зажгли фонари. Может быть, нам уйти?
— Зачем? И некуда уходить. Они почти окружили нас. Разве что бросить все и побежать вдоль подвески.
Серп из золотых мятущихся огоньков медленно и плавно смыкался в кольцо. Мне стало страшно. Я лихорадочно искал выхода. Мы слишком промедлили. Теперь, вероятно, было поздно бежать даже вдоль подвески.
— Наверное, это просто паника тоски и отчаяния. Побеснуются и успокоятся. Они же не знают, в чем тут дело, — сказал я.
— Как ты думаешь, если мы залезем на опору, они нас заметят?
— Не знаю. Скорее всего — нет.
Кольцо вокруг нас сомкнулось и стало сжиматься. Но я все еще хранил какие-то иллюзии.
— Откуда они знают, что мы вообще есть на свете? — сказал я. — Тем более, они и подозревать не могут, что мы причастны к взрыву, который лишил их приятных снов.
— Доставай скорее автомат и полезай вверх.
— Почему я?
— Да не тяни время, идиот! Я же лучше тебя умею…. Лезь. Я сам найду. Куда ты его сунул?
— Он на дне твоего рюкзака. Кто мог знать, что…
— Лезь же! — Он почти кричал.
— Вот они! — услышал я голос. — Вот они! Это они! Они!
Я зажмурился от яркого света и шарахнулся в сторону. Но со всех сторон набегали желтые кометы. Золотые яблоки с режущими нитями лучей.
Страатен толкнул меня к опоре, нагнулся и подставил плечо. Я почти ничего не сознавал тогда. Как в сонной одури или в гипнозе, я полез вверх, в кровь обдирая руки на острых стальных ребрах. Я оглянулся, как только вырвался из светового плена. Толпа смыкалась уже почти подо мной. Я успел увидеть только мощную фигуру Брайтона. Он указывал на меня пальцем и что-то кричал. Но я не слышал слов. И еще я увидел Страатена. Лицо его серебрилось в электрическом свете, как самолет, пойманный на скрещении прожекторов. Он так и не успел достать автомат. Но я не знаю, почему он не стрелял из пистолета. Пистолет у него был. Они сомкнулись над ним, как створки ворот. В середине стало темнее, чем по краям. Они топтали его, опустив головы с сияющими огнями на лбу.