- Вот именно. Потерянный. - Я с трудом удерживал себя, чтобы не сорваться на крик. - Потерял щит в лице профессора Скорика, который прикрывал его от всяких бед и критики; потерял таран в лице профессора Скорика, которым взламывал кабинеты президиума академии; потерял электронно-вычислительную машину, которая ему всегда, в любой момент выдавала точное решение. Все потерял. А выжил. Выкарабкался. Ать-два! Левой-правой! "Как нас учил глубокоуважаемый Андрей Михайлович..."
- Как ты его ненавидишь!
Такая тоска в голосе! А я... Не могу. Прорвало.
- Кого? Хлебникова? Нет. Не то слово... У тебя никогда не возникало такого чувства, что тебя обстругивают? Нет, наверное, - ты ведь непосредственного контакта с Хлебниковым не имеешь. А я - каждый день. Иду по вызову и уже знаю: сейчас я проведу в его кабинете минут двадцать и выйду облегченным. На грамм. Может, и на миллиграмм, но облегченным - точно. И никак не могу понять, что же я теряю в хлебниковском кабинете. Но ощущение именно такое: состругивают. Глаже я становлюсь, отполированный какой-то. Вот, бывают моменты, когда в тебе все против! нет, нельзя так! Внутри все бунтует, кипит, прости - материться хочется, а... Гладкий, отполированный. Качусь, куда приказано. И понимаешь, ничего, абсолютно ничего не могу с этим поделать. Раньше хоть с Боданцевым, с Руфиной цапался - может, и по пустякам, но огрызался! А теперь вот... Даже Руфина жалеть стала - такой я... обструганный.
- Саша...
Тая смотрит на меня с испугом, умоляюще - прекрати!..
- Что - Саша? Не такой тебе нужен - да? Герой, инициативный, преданный делу...
- Саша...
- Тебе хочется знать, какой я на самом деле? Там, внутри? Имеешь полное право - понимаю. Три ответа на выбор: среднестатистический неудачник, образцово-показательный исполнитель... Знаешь, на титульных листах отчетов: "Руководитель темы", "Исполнитель". Или просто - бильярдный шар. Интеллигентный бильярдный шар. Как там любил философствовать твой любимый Андрей Михайлович? "Интеллект и интеллигентность - отнюдь не синонимы. Интеллект говорит, что есть, а интеллигентность - что надо..." Это он, между прочим, обо мне так говорил...
- Саша!
- Так кто ты такой, "мой друг Стишов"? Среднеинтегральная закругленная личность... Поднялся чуть выше среднеинтеллектуального уровня, но далеко не дотянул до ценза "интеллект"; дотянулся до уровня средненаучного руководящего состава - начальник лаборатории все же! но, увы, - головой о потолок... Так что же тебе, "мой друг Стишов", не хватило, чтобы настоящим ученым стать? Это ты хочешь знать? Да? Я скажу. Честолюбия? Возможно. Самодисциплины? Вполне согласен. Воли? Почти в точку. А все вместе взятое по "не хватило", по отсутствующим данным... - это и есть Хлебников, верно? Дело, дело, и только дело. Так, Таюша? Разве я не прав?
Тая молчала. Поникшая. На секунду во мне шевельнулась жалость, я даже рукой дернулся - приласкать ее, но... Такой жест в ответ... Сжалась. А, будь все... Разговор по душам, называется. Но надо же когда-то, хоть раз сказать, что есть на самом деле, что...
- Знаешь, Таюша, меня часто мучает стыд, неловкость, за многое мучает. А ты видела когда-нибудь, чтобы Хлебникова мучило что-нибудь подобное? Хотя ты его плохо знаешь. А я - знаю. И смею тебя заверить: никогда Хлебников подобных чувств не испытывал. Он не знает, что это такое. Впрочем, и твой Андрей Михайлович - тоже...
Тая вдруг уронила голову на руки. Это уж совсем нелепо: плакать в ресторане, на собственной помолвке.
- Как ты его ненавидишь!
- Кого? Хлебникова? Но ведь я тебе объяснил...
- Андрея Михайловича... - сквозь слезы.
- Господи, с чего ты взяла? Вот уж чепуха! Я выдохся, словно выжатый.
- Не надо, Таюша, - дотронулся до ее лица. - Возьми себя в руки. Пусть Хлебников будет лучше меня - согласен. В конце концов, он свое дело выполняет отлично: Андрей Михайлович знал, кого взять себе в преемники. И знаешь, иногда, когда я сижу с Хлебниковым в его кабинете, слушаю, как он отдает распоряжения, как разговаривает с людьми - так точно, так экономно!.. Понимаю: только так и можно добиться чего-нибудь значительного. Не тратить время на пустяки, на всякие там нюансы... Дело! Дело требует решения ясного, твердого решения. Да, это тоже талант, и еще какой! Согласен с тобой полностью. Но вот когда я слышу, как он разговаривает с людьми, и со мной в том числе, мне кажется, что я слышу голос самого Андрея Михайловича:
"Да, слушаю. Выкладывайте. Быстро. Берегите время не только свое, но и мое". Разве не так?
Тая усмехнулась сквозь слезы.
- Ты так копируешь... Правда, как Андрей Михайлович. - Мы помирились. Я это понял по тону... Своей жены! Странно. Моя жена... Пять лет я ее знаю, даже больше, - что изменилось? Но вот сказал, даже про себя сказал "моя жена", а что-то дрогнуло... В сердце, там дрогнуло, что ли?
- Пойдем, Таюша. Хватит обедать, верно? Мы вышли, я ей помог одеться. Пальто. Десятки раз держал в руках это пальто. Брал в руки, вешал. Или наоборот: снимал с вешалки и помогал одеться. Ждал, когда она застегнет, поправит воротник... И - ничего. Пальто как пальто. Волновало другое: ложбинка под щекой, мочки - такие маленькие, шелковистые. А вот сейчас взял у швейцара пальто, и опять что-то дрогнуло в сердце: старенькое пальто у моей жены...
- Ты, конечно, хочешь заглянуть в институт? - спросила она с едва уловимым вздохом.
- Увы, Таюша, должен. Хочу выяснить, чем кончился праздник у наших подопечных. Налопались зелени... Как там у Чуковского? У бегемотиков болят животики
Опасения мои не оправдались: у "бегемотиков" все было в норме. И животики в том числе. Ну и отлично.
Было около пяти, рабочий день кончался, но неловко уходить до времени. А дома ждет Тая. Супруга... Нелепое слово, так и слышится "подпруга".
Я решил на минутку заглянуть к себе - там Аллочка-красивые глазки обрабатывала графики самописцев - сводила в суточные кривые. Чтой-то там у нее вырисовывается?
Аллочка огорошила меня от порога:
- Александр Валерьевич, вам уже три раза звонила какая-то женщина. Из школы, Из школы? Загадка...
- Я телефон записала на календаре, Александр Валерьевич, - продолжала щебетать Аллочка. - Очень просила позвонить, как придете.
Не раздеваясь прошел к столу, нашел под ворохом лент самописцев календарь. Куницына. О боже! Зачем я ей понадобился? Через четырнадцать лет... А, Михаил! Конечно, ее интересует ее благоверный.