Наверное, там, за холодными стенами этой тюрьмы, стало совсем темно. Кончились бои, собак развезли по местам; Мэллу слышал, как выл раненый пес и как кого-то пристрелили. Сторожа погасили свет, осталась гореть только тусклая дежурная лампочка.
Вольеров с собаками Мэллу не видел, но чуял их больной запах и слышал, как они скулили и тявкали во сне. Сам он не мог спать в тоске – и первым из всех услышал шаги и скрип отворяемой двери. Сквозняк донес запах духов – отвратительную вонь, которую люди используют для сокрытия собственного запаха. Вместо того, чтобы валяться на падали. Дело вкуса. Впрочем, Мэллу знал эту вонь и эти шаги. И точно знал, какой запах заглушают эти духи.
Между рядами вольеров шла жена сторожа Тима, толстая женщина лет тридцати. Она сделала что-то со своими волосами – они у нее теперь стали мертвенно-белесыми и завивались искусственными кудряшками, как ненастоящие, но душа ее осталась живой и странной.
Эта женщина любила Мэллу.
Когда ее муж сидел на вахте, она приходила к его вольеру, принося какую-нибудь еду, которую считала вкусной. Сидела поодаль на корточках, сюсюкала: «Кисонька, кисонька!», – уговаривала Мэллу, лежащего в углу, съесть кусочек. Кот не брал пищу, зато женщина пожирала его глазами. Сквозь вонь духов пробивался запах…
Когда-то в другой жизни Мэллу слышал, что в древние века люди убивали кошек и котов, сжигали их на кострах, потому что кошки казались им обольстительной нечистой силой. С человеческими женщинами и с человеческими мужчинами иногда случается странное помешательство – им начинает ужасно хотеться кошку в Старшей Ипостаси, как существо своей породы. Люди считают, что виной тому кошачья грязная магия – но у кошек на сей счет есть немало злых анекдотов, они-то знают, что дело только в человеческом безумии и похотливости. Люди не признают запретов крови, они их часто просто не слышат. Мэллу уже сталкивался с подобными вещами.
В первую неделю пребывания в этом зверинце Мэллу увидал в обществе Битера и пары служащих странного человека. Какую-то прилизанную мразь в очках, в джинсах, обтягивающих отвислый зад, слишком отвратительную даже для этого места. Этот человек источал, кроме душка мертвечины, запах гона, такой сильный, что даже дезодорант и мята его не приглушали – и тоже засюсюкал: «Кисонька, ах, какая кисонька! Продайте мне его, Битер! Я хорошо заплачу… какой красавчик, какая лапочка…» Битер тогда тускло и громко рассмеялся, сказал: «Не дури. Он вам не кобель, трахать твоих шлюх даже под наркотой не станет. Бойцовый кот, дорогуша, тебе ни к чему – если, конечно, ты не хочешь, чтобы он порвал какую-нибудь твою актриску в клочья прямо перед камерами, а?» Мразь еще попыталась вякнуть: «Какая фактура, какой зверь роскошный… фильмец бы просто с руками рвали… киску так тяжело достать, а уж чтоб снять… ах, не фильм бы был, а сказка…», но Битер его оборвал: «Под твою ответственность. Убьет так убьет… А то сними, как жрать будет – мясо тоже хороших денег стоит, есть любители», – и хохотнул.
Подонок испугался, настаивать не стал. Оказал мертвяк коту услугу – избавил от унижения. Но эта женщина… Вряд ли сторожам, которые впускали ее «покормить котика», могло прийти в голову, что она в действительности чувствует. Если женщине удавалось застать Мэллу в Старшей Ипостаси, от нее исходил слишком недвусмысленный запах. Коту казалось, что она сейчас начнет кататься по полу и вопить любовные призывы, как кошка.
Мэллу понимал, что женщина и представить себе не может, какой отвратительной и злой пародией ее поведение выглядит с точки зрения рыси. Впрочем, она и не пыталась, вела себя непринужденно и самоуверенно. Ее право. Когда людей интересовало, что думают звери?
– Кисонька, кисонька, – позвала она, подходя. Она не знала, как зовут Мэллу, а у него ни разу не возникло ни малейшего желания с ней разговаривать. – Кисуля, творожка хочешь?
Мэллу приоткрыл глаза, взглянул на ее раскрасневшееся улыбающееся лицо, на миску с творогом, прикрытую куском полиэтилена. А вдруг у нее есть ключ, вдруг подумал он. Если уж она надеется меня трогать… она, наверное, берет с собой ключ. От неожиданной мысли внутри кота что-то очень ярко осветилось – может, полумертвая воля – и впервые Мэллу перекинулся у этой женщины на глазах. Медленно потянулся, зевнул, взглянул снизу вверх.
Она таращилась на рысь в человеческом обличье, как загипнотизированная. Ее глаза замаслились, а улыбка как-то подтаяла. Мэллу почувствовал, что для женщины сейчас очень похож на человека. На дико желанного человеческого мужчину. Он снова потянулся и сел.