Его поманил темный двор: из широкой арки потянуло прохладным ветром и запахом дремлющих растений. Локкер вошел. Во дворе оказалось сумеречно и пустынно; горела пара желтых фонарей и маленькие фонарики над входами в дом. Здесь стояло много машин, но их тупорылые туши, темные и неподвижные, не выглядели так отвратительно, как движущиеся автомобили на улице. К тому же в заросшее деревьями пространство уличный шум доходил глухо и не так болезненно. Локкер успокоился. Около арки рос большой куст ольхи. Локкер непроизвольно отломил веточку и стал ее жевать.
И тут все его тело содрогнулось от неожиданной тянущей боли, а свежий ветерок моментально насквозь пропитался мертвечиной. Женщина-труп, чья отвратительная вонь смешивалась с таким же отвратительным запахом человеческой химии, одетая в лисьи шкурки и в шапке из лисьей шкурки, шла к Локкеру, растягивая в улыбке резиновые губы.
Локкер в ужасе кинулся обратно на улицу. Люди с фотоаппаратом забылись. Локкер впервые видел ходячего мертвеца так близко – это оказалось куда хуже и волков, и медведей, и людей. Он сразу вспомнил все, что знал о Службе Безопасности, и окончательно осознал, почему лесные звери называют город страшным местом. Понял и еще одну важную вещь.
Рамон не просто попал в дрянную историю. Он попал в смертельную западню. Страх Рамона, который передавался Локкеру во сне, пах мертвецами.
Моего друга-пса, моего лучшего друга могут просто выпить. Высосать, как корявые древесные грибы высасывают жизнь из березы. Вот что звало меня сюда, в этот город, будь он проклят.
Локкер собрался с силами. Не годиться паниковать и шарахаться бесцельно и испуганно, как потерянный лосенок. Надо думать.
Надо было заставить себя поехать с Хольвином на машине. Хотя, с этим-то уже ничего не поделаешь. Теперь надо искать кого-нибудь, кто может подсказать и объяснить.
Искать пришлось недолго. У ярко освещенного входа в магазинчик с надписью "24 часа", на мокром лоскуте картона сидел грязный пятнистый барбос непонятной породы. Одно его ухо торчало вверх, второе лихо загибалось вперед, как козырек кепки; на ухмыляющейся обаятельной морде было написано: "Люди добрые, помогите бедному голодному зверю, кто чем может!" Молодая женщина, вышедшая из магазина, бросила псу сосиску. Попрошайка хамкнул ее на лету, проглотил и дружелюбно завилял хвостом.
Локкер только головой мотнул. Для умирающего с голоду пес был слишком упитанный.
В обстановке бедняжка тоже ориентировался неплохо для истощенного. Унюхав Локкера, он склонил голову набок и уставился, дурашливо приоткрыв пасть. Локкер подумал, что пес сейчас будет брехать, но тот перекинулся.
Прохожие с бранью отскочили в стороны. Пожилая женщина с большой сумкой, собиравшаяся, было, войти в магазин, с сердцем плюнула и повернула обратно. Плотный юноша замахнулся кулаком: "Пшел, гадина!" – хотя буквально только что присутствие собаки решительно никому не мешало.
Пес со смущенной ухмылкой на чумазой поцарапанной физиономии подошел к Локкеру и робко потянулся носом. Локкер подал руки и нагнулся, чтобы пес, в Старшей Ипостаси существо невысокое, дотянулся до его носа и висков. Кругом принялись браниться уж слишком свирепо; пес почесал за ухом и сказал:
– Пошли отсюда, чудо-юдо. А то они драться начнут.
– Почему?
Пес быстрым шагом направился в переулок, поминутно оглядываясь, идет ли Локкер за ним. Локкер шел. Он по-прежнему недоумевал, но его новый знакомый продолжил разговор только в паре кварталов от магазина, на темной пустынной улочке.
– Ты откуда, такой удивительный? – спросил пес, обходя Локкера вокруг и снова принюхиваясь. – Вкусно пахнешь… то есть, не в смысле "вкусно", конечно, а приятно. Чисто-чисто-чисто.
– Если сравнить лес с городом, то в лесу чисто-чисто, – сказал Локкер.
– Ты из леса забрел! – восхитился пес и забегал кругами. – Елки-палки! Обалдеть! Нет, ну обалдеть! Нет, ну никто ж не поверит, если рассказать! Лесной, надо же! А ты – кто?
Локкер невольно улыбнулся.
– Лось.
Пес снова замер, уставившись, склонившись и раскрыв рот.
– Ё… их же не бывает! Они же только в анекдотах…
Локкер удержался от обидного смешка и снова нагнулся, чтобы оказаться с псом нос к носу – собаки так лучше понимают. От собеседника сильно пахло псиной, но такие запахи Локкера уже давно не смущали. Он повторил:
– Послушай, почему люди так рассердились, когда ты перекинулся? Ты же им нравишься, они тебя даже кормят…
– Да… – пробормотал пес задумчиво. – Да… Не надо было Ипостась менять, это да… Меня теперь из этого магазина, как пить дать, выгонят… опять искать надо, где приютиться… Хотя… Может, Глициния и заступится… почти что Хозяйка… ничего. С людьми жить, знаешь ли, лось, – пес хихикнул, – лось! Так вот. Не у всех же настоящие Хозяева. Да Хозяев вообще немного совсем… А обычные люди обычно не любят, когда наш брат им показывает… второе Я, врубаешься? Люди больше любят глупых. Вот сидит дурачок и кушать хочет. Им и приятно – они снисходят, понимаешь. На высоте положения себя чувствуют. Вот и кормят. А теперь – все, лафа кончилась.
– В Старшей Ипостаси же удобнее общаться, – сказал Локкер. – Люди ведь только слова понимают…
Пес снова хихикнул и мелко зевнул.
– Да, точно. Вот и в анекдотах лоси такие, точно. Да какому человеку надо с тобой общаться, чудо? Человеку надо добреньким себя почувствовать, сильным, снисходительным. Человек, когда в дом берет собаку, он же себе игрушку берет или дополнительный замок на дверь. Кому надо болтать с игрушкой или с замком? Ты, между прочим, знаешь, что простые люди чаще всего себе маленьких берут? Совсем несмышленышей, которые себя не сознают, оборачиваться не умеют… знаешь?
– Как же человек научит звереныша перекидываться? – Локкер был глубоко поражен услышанным, так глубоко, что спина холодела. – Люди же по-другому чувствуют…
– Вот же чащоба! – нервно хохотнул пес. – Так ведь они и не учат! Кто так попал – тот пропал. Раб. Ему над Зверем не подняться, бздец. На всю жизнь дурачок. Калека… Хотя, чтоб ты знал, те, кто не оборачивается, живут меньше. Лет десять живут, максимум пятнадцать. Младшая Ипостась, если она без Старшей, изнашивается бы-ыстро…
Пес говорил много и скоро, будто хотел высказаться за долгое вынужденное молчание. Его суетливые нервные движения сказали Локкеру даже больше, чем слова: он чувствовал себя неприкаянным без Стаи и Хозяина, этот пес, он не мог даже поболтать лишний раз. Локкер торопился, но не мог перебить этого зверя из-за обыкновенной, уже установившейся, живой связи.
– Но ты очень умен, – сказал он даже. – Значит, ты не жил в доме у людей?
– Да нет, жил, – очень подвижные рыжеватые бровки пса печально приподнялись, обрисовав морщинки на лбу. – Только я жил уже большой. Уже самостоятельный был такой щенок. Маманя ж моя в подвале ощенилась, несчастная была сука, не повезло ей в жизни. Не Стая, а так, недоразумение… но я все-таки получил какое-никакое воспитание… настоящее, а не от людей.
– А где твоя Стая?
– А Зеленый знает… Давно дело было. Маманю мою застрелили, облава была на бездомных собак. Нас трое было – так где брат с сестрой, я понятия не имею. Их увезли куда-то, а скоро я их и слышать перестал в голове… может, убили, может, сами померли, может, где-то очень далеко – не знаю я. А меня, вот, подобрали. Я симпатичный был щенок, говорят…