И запах юности и силы заставил-таки ее сменить гнев на милость.
– Ладно. Пойдем ужинать. Я тебя покормлю. И имей в виду: ко мне приходит щенок.
– Мне нравятся собаки, – сказал кот. – Один бобик все твердил, что мы с ним – Стая.
– Они все так говорят, – сказала Манефа и перед тем, как подняться по лестнице к себе в башню, позволила коту боднуть ее в плечо.
Рамон, который пытался уговорить кота прийти ужинать на псарню, так его и не дождался. Зато Хольвин знал, что Мэллу ел сырую рыбу, любимую Манефой, из ее же любимой керамической мисочки – а Манефа сидела на подоконнике, подобравшись в пушистый комок, и подозрительно, настороженно наблюдала, как он ест и как потом пьет воду. Хольвин не был специалистом по кошкам, но понимал их неплохо и очень ясно видел, что контакт прошел правильно, так, как должно.
Ближе к вечеру, когда уже совсем стемнело, Манефа в Младшей Ипостаси сидела на козырьке над крыльцом и демонстративно чистилась, а Мэллу в Старшей сидел, обхватив колени, в мокрой пожухлой траве и смотрел на нее пьяными от восхищения глазами.
Ему не было никакого дела до бегающей по двору Стаи; он не обращал ни малейшего внимания на любопытных псов – только пересел по другую сторону забора, когда их носы стали уж очень ему докучать.
– Он влюблен, – сказал об этом Локкер. – Ты бы гавкнул на ваших, чтобы не приставали – ведь мешают…
– Не повод забывать друзей, – отозвался Рамон несколько даже обиженно. – Подумаешь, невидаль – тетка Манефа умывается… вот пойдет дождь, будет ему любовь, тоже мне любовник…
Локкер мечтательно улыбнулся, вспомнив белый мох на ристалище и прекрасные глаза Ирис.
– Нет, – сказал задумчиво, – все-таки вы, собаки, многого не понимаете…
Рамон сердито почесал в затылке.
– Ну да, – буркнул хмуро. – У всех, понимаешь, Любовь! Только у нас – так. Собачья, как люди говорят, свадьба. А что я Хозяина люблю и тебя люблю – это не считается, да? И кота этого дурацкого – вот полюбил тоже, сдуру! Я за него, можно сказать, душой болел – а он хоть бы плоское рыло повернул в мою сторону…
– Ну, – протянул Локкер, улыбаясь. – Это же не любовь. Это товарищество. Это чувство рассудочное.
– Конечно, – Рамон мрачно отвернул нос. – Рассудочное. Мы, собаки, голову не теряем. И не скулим ночи напролет – тоже мне, подумаешь, высокая поэзия! Вот у меня любовь так любовь. Безнадежная. Один раз обнюхались – и, наверное, больше никогда не увидимся… Эх…
И в досаде завалился на пол беседки, положив голову на протянутые ноги лося…
Гарик.
Когда Тео собирался домой, он просто позвал Гарика с собой – и все. Получилось совершенно естественно, стало жаль отослать щенка на псарню после целого дня, проведенного вместе, а щенок обрадовался и восхитился. Тео даже подумал, что Гарик тоже что-то для себя решил: не даром же он в последние дни все время старался оказаться поблизости. Собаки-трансформы – существа чувствительные.
А по дороге Гарик даже не пытался возвращаться в Зверя; он был в такой ажитации, что человеческий облик казался ему удобнее. Выглядел совсем мальчишкой-подростком, разве что только человеческие подростки в таком возрасте не нежничают так, подумал Тео. Это у него чисто щенячье.
Гарик терся щекой об его рукав, вис на плече, забегал вперед и заглядывал в глаза. Не было ему никакой нужды хахать в человеческом теле, но он… не то, чтобы хахал, а нервно позевывал и вдыхал открытым ртом – просто от неспособности справиться с эмоциями. И без конца повторял:
– Ты меня насовсем берешь себе, да? Ах, да? Правда? Ты теперь – мой Хозяин, да?
Тео, невольно улыбаясь, трепал его по спине, как человека, но у щенка не хватало терпения идти, по-человечески обнявшись. Он то обнимал Тео в ответ, то отстранялся, чтобы обежать его кругом или обнюхать сомнительное дерево или столб, то снова возвращался, с разбегу тыкался головой в грудь, внюхивался – норовил лизнуть в щеку или в шею. По службе надо было бы его приструнить, приказать перекинуться, пристегнуть поводок… только не выходило. Не хотелось одергиванием портить радость, слишком непосредственную и наивную для человека.
Не часто кто-то до такой степени радовался обществу Тео. Начальственная строгость сейчас казалась жестокостью.
Нынешний рабочий день кончился довольно поздним вечером; прохожие уже встречались довольно редко, но и эти редкие косились неодобрительно. Почему бы, думал Тео чуть удивленно. Ведь я в штатском, выгляжу не ликвидатором, а простым смертным. Ну выгуливает человек собаку – подумаешь, невидаль…
Правда, у Гарика форменный ошейник с Путеводной Звездой на бляхе. Но в сумерках, вроде бы, этого не видно, особенно издали – так, что-то такое поблескивает. Может, жетон за дрессуру. Странноватый, правда, на такой юной дворняжке…
Гарик зарычал на компанию гоповатого вида молодых людей с бутылками пива – не как на мертвяков, но как на потенциальный источник опасности. Тео поймал его за руку, притянул к себе и обнял. В компании кто-то свистнул, в Гарика швырнули пустой пачкой из-под сигарет:
– Слышь, козел, сдай дебила в интернат!
– Заткни своего уродца, пока я не заткнул, ты, придурок…
Гарик не выдержал и гавкнул, так и не перекидываясь. Компания отлепилась от стенки ночного ларька.
– А что это ты, дядя, не слушаешь, что тебе люди говорят, а? – бритый парень, бросивший пачку, ухмыльнулся и сжал кулаки.
– Он давно по морде не имел…
– А ты лаять умеешь, козлина?
Гарик рванулся вперед. Тео, придерживая его за плечо, вытащил удостоверение:
– Внеплановый рейд СБ. Покажите-ка ваши документы, детки…
– Ё, оборотень! – бритый парень тут же стушевался.
– Атас, инквизитор!
– А мы не мертвяки… – пробормотал парнишка еще школьного возраста, делая шаг назад. – Какая у вас собачка забавная…
Его приятели постарше полезли за паспортами. Гарик перестал рычать, чихнул от запаха пивного перегара.
– От алкоголя душа гниет, – бросил Тео. – Шли бы вы домой, пока живы.
Компания молча ретировалась в ближайшую подворотню. Тео отпустил плечо щенка. Тот, так и не войдя в зверя, сделал несколько шагов за ушедшими, но отвлекся на ближайшую скамейку, встал на колени и принялся обонятельно сканировать следы собачьей мочи на ее ножках, а заодно обнюхал и урну, оказавшуюся рядом.
Ну что ты с ним будешь делать?
– Фу, Гарик! – прикрикнул Тео беззлобно. -Что тебе в урне надо, служебная собака?
Щенок вскочил, не отряхивая колен, как это обычно совершенно машинально делают люди, подбежал, оперся ладошками на грудь Тео:
– Они живые, ах, они уже ушли, – сказал он серьезно. – Это уже не опасно, нет. А урна… Я помню, ах, я же помню, что домашние там нюхать не должны… но вкусненько пахнет, – и облизался с умильной и виноватой миной. – Рыбкой пахнет. Кроме прочего. Ах, так пахнет! Солененькой.
– Ты голодный? – Тео сочувственно погладил его между ушей. – Давай, я тебя лучше дома покормлю, а, бомжонок?
Гарик застенчиво ухмыльнулся.
– Дома – да, дома – хорошо. Но рыбка – она ж там ничья, да? Ах, ведь ничья совсем… кто-нибудь другой подберет… – закончил он со вздохом, печальным и комичным.
– Пускай, – сказал Тео, пытаясь сохранить серьезность. – У нас с тобой будет другая еда, а у кого-нибудь другого, может быть, и не будет. Давай ему оставим.
Гарик прочувствованно кивнул. Тео снова захотелось его погладить: щенок был тактичный и смышленый для беспородного бродяжки. Для пса вообще всегда серьезная проблема – отказаться от найденной еды, но для бездомного и голодавшего – проблема вдвойне. Служебная самоотверженность Гарика трогала и вызывала уважение.
И тут Тео вспомнил, что покормить Гарика дома ему решительно нечем.
Ну да. Заходила госпожа Орхидея, благо живет по соседству – милая дама, чей муж знал еще отца и мать Тео, убитых на операции, упорно считает его "бедным сироткой" и кормит. И видимо до старости – до старости Тео – будет жалеть и кормить. Принесла котлет и варенья, попробуй откажись. Но в котлетах чеснок и перец, а варенье еще конъюнктивит у Гарика вызовет… Ладно. Забегала Мальва, принесла пирог… еще кусок пирога остался. Пирог щенок, конечно, будет есть с наслаждением, но вот насколько это полезно и надолго ли его насытит…