Чулаки гулял с собакой, переходил улицу; возможно, он видел автомобиль, но ему и в голову не пришло, что водитель не затормозит перед пешеходом; его отличало несколько преувеличенное, если можно так выразиться, чувство собственного достоинства, он был грек свободный, и жил в нем дух агоры. В конце гражданской панихиды недаром вышла петербургская гречанка Елена Кирхоглани из Общества защиты животных и сказала: «Он оберегал братьев наших меньших от зла, которое им в нашем мире часто причиняют, а себя уберечь не сумел. Но я знаю: теперь он в лучшем мире, где зла нет».
Чулаки считал себя атеистом, жил как христианин, была некая справедливость в том, что во главе писательского союза стоит психиатр, но до его гибели неведомо было, что за его плечами незримо пребывали греческий хор и греческий Рок.
Джек плотника
Джек сопровождал плотника неотступно.
Пес был большой, желто-серый, круглолобый дворняга, обретший после лет заброшенности и уличной жизни хозяина: совершенно счастливый.
Плотника, приехавшего на заработки из Средней Азии, звали Георгием: возможно, на самом деле его имя было Джафар или Юсуф. Дома осталась у него большая семья, по образованию он был врач, а здесь, на Карельском перешейке, он входил в компанию смуглых гастарбайтеров, подчинявшихся своему самостийному суровому прорабу. Он не сразу привык к зиме, осени, холоду, года два кашлял, потом втянулся в новую жизнь.
Собаку он назвал Джеком. Джек плотника ходил с хозяином на работу. Если хозяина подвозили на автомобильной развалюшке, бежал за машиной, если хозяин ехал на старом велосипеде, рысил за велосипедом.
Иногда работодатели, к которым плотник нанимался вне бригады на сверхурочную индивидуальную починку забора, балкона или крыльца, выносили Джеку миску с тюрей — остатками супа, каши, куда накрошен был хлеб, в редкие дни удачи попадалась косточка. Съев, пес подходил к дарителю, смотрел в глаза, на секунду ложился у ног — благодарил — и тотчас отходил занять свой пост поблизости от хозяина. Хозяин был для него отцом и божеством, на хозяина изливались собачья преданность и благодарность.
Если дети заказчиков слишком донимали Джека, он позволял себе гавкнуть, но хозяин говорил укоризненно: «Джек, что ты, тише, тише», — и пес, пристыженный, виляя хвостом, замолкал.
В тот день хозяин со своей бригадой работал на берегу залива на одной из строек, где теперь новое кафе. Джек замешкался в прибрежном лесу, отвлекся, плотник уже стал исчезать из поля зрения за постройкой, пес рванул за ним, и тут его сбила несущаяся без руля и без ветрил иномарка, естественно, не остановившаяся и не пытавшаяся притормозить, подумаешь, одной бродячей собакой меньше, их так часто сбивали лихачи на этом асфальте, не одну находили утром на обочине после вечерних увеселительных гонок шоссейных, особенно по понедельникам.
Когда плотник подбежал к Джеку, тот был еще жив и успел лизнуть хозяину руку.
Плотник закопал своего пса в лесу, посидел у его могилы, он сидел бы и дольше, но надо было идти работать.
Думаю, Джек плотника был по сравнению с человеком, промчавшимся сквозь его жизнь, чтобы прервать ее, на шикарном авто, прямо-таки высшим существом, да их и сравнивать было нельзя, как нельзя сравнить ангела и одноклеточное.
Будильник
— Видимо, эта история, — начала свой рассказ троюродная моя тетушка художница Коринна Претро, — связана с описью имущества, которую производили сотрудники карательных органов при аресте.
В деревне Анаево, где жили родственники моей матери, Ждановы, все бежали от раскулачивания, осталась только бабушка с моим маленьким братом и его дядей четырнадцати лет. Для брата Вади самым ценным предметом была губная гармошка; он кричал: «Бабушка, прячь гармошку, опись идет!» Опись шествовала в шубе на волчьем меху, принадлежавшей подавшемуся в бега дедушке, шуба была широка и волочилась по земле.
Братья Претро — мои дед и дядя по отцовской линии. Александр Александрович, мой дед, окончил Военно-медицинскую академию, а дядя мой двоюродный, Ипполит Александрович, — Академию художеств. Александр Александрович с русско-японской войны привез брату будильник, в те времена предмет редкий.
В 1937 году Ипполита Претро арестовали, приговорили к десяти годам заключения без права переписки. Тогда никто не знал, что эта формулировка означала расстрел, верили, ждали.