— Почему, — сказала мне Евгения, когда задала я ей свой вопрос много лет спустя, — мне стало ясно в Швеции, куда вышла замуж моя дочь и где провела я месяц. Там идет по улице инвалид с крючком (большинство шведских протезов именно таковы!), на него никто внимания не обращает, для них он такой же человек, как все. А у нас вытаращатся, оглянутся, будут перешептываться, а дети еще и пальцем указывать да хихикать. Как будто перед ними женщина с бородой из старинного балагана или монстр кунсткамерный. Знаешь, если подделывается, словно бы извиняясь, человек под двурукого с розовой кожей, ему отчасти по снисхождению прощают, что он не такой, как все. Даже черный кожаный протез, как довоенные, из девятнадцатого века, и тот раздражает; что о крючке говорить?
— По-моему, это проявление фашистской эстетики.
Интересно, что ту же самую фразу сказала мне про гламур одна двадцатилетняя упрямица много лет спустя.
— Я когда-то читала статьи Эжена Ионеско, — сказала Фламандка Женя, она была великая читательница, библиотекари от ее формуляра в восторг приходили, — у него одна из статей конца пятидесятых так и называется: «Фашизм победил». Он там упоминает экс-нациста, который презирает возраст, мудрость, культуру, а любит насилие, славу, сладострастие, обожает коллективные праздники, празднества желаний, вроде карнавала колбас и пива в Кёльне, утихающего под утро, оставляя на тротуаре мусор и несколько трупов. Культ силы, слащавости и жестокости. И подмена культуры иерархией техники, миром инженеров-недоучек.
— Такая обаятельная женщина такое читает… — вздохнул Виталий Северьянович.
И стала я проектировать, разрабатывать «крючок-захват со сложной геометрией схвата», как в патенте потом было обозначено. На столе моем прижились граненый стакан, яйцо с помидором, оловянная ложка; а капитан Катль, незримо возникая рядом, подбадривал меня, подмигивая и улыбаясь.
— Да-а-а… — сказал Мирович, рассматривая стоящие рядком на столе мои гипсовые, восковые и пластилиновые «крючки-захваты», — насколько легче проектировать протез ноги! Насколько проще движения при ходьбе этой вашей пресловутой «геометрии схвата»…
— Вот не скажите, — отвечала я. — Идущий человек ведь не только параподии передвигает. Он делает наклоны в пояснице вперед-назад, разворачивается по кругу в тазобедренной плоскости, припрыгивает, покачивается, аки утица, я уж не говорю о перекате с носка на пятку, о тяготении к вышагиванию или к передвижению на полусогнутых, о выворотности, длине шага и прочих мелочах…
— Где это вы успели, Наталья Васильевна, всего этого нахвататься? — спросил Николаша. — В биомеханике время коротали?
— Ничуть не бывало. Нам все это в кружке рисования наш учитель Левин рассказывал, когда учил нас делать наброски ходящих.
— На самом деле безногому всего-то и надо, — сказал Орлов, — что не быть карликом среди великанов, вечным ребенком, не глядеть в людские колени, а на протезах на уровень человеческого роста подняться и жить лицом к лицу со всеми.
На выставке фотографа Бориса Смелова увидела я позже фотографию безногого на маленькой каталке с колесиками под названием «Короткая тень». Жить лицом к лицу со всеми, не быть существом с короткой тенью, для которого всегда полдень, всюду экватор, а нещадное солнце вечно в зените да головушку печет.
Глава двенадцатая
В число привычек директора входили внезапные посещения подразделений вверенного ему института, такие краткие ревизии, мелкие проверки, любопытствования отчасти: а что это вы безнадзорно делаете? чувствуете ли вы недреманое око мое? Посещения имели целью, с одной стороны, держать подчиненных в готовности претерпеть визит начальства и, с другой стороны, подавать подчиненным знак: вы мне интересны, и работа ваша не отчуждена от попечения моего.
Однажды зашел он к мастерице по шитью костюмов. Все было на месте: оба манекена, безрукие, безголовые он и она, дизайнерская вешалка, пиджак и пижама; не было только отлучившейся хозяйки.
Лампа на столе была зажжена, одна книга закрыта, другая раскрыта. Он заглянул в раскрытую, бессознательно выхватил из текста слово «балерина» и прочитал: «Гумилев сразу поверил, переменил настроение, и мы весело пошли смотреть балерин, которых привез для балетных номеров Фокин».