– Вы хотите сказать, что в те древние времена уже существовали янки? – фривольно поинтересовалась госпожа Джашер.
Профессор опустил руки и принялся шагать взад-вперед по комнате, пытаясь погасить гнев, вызванный подобным невежеством.
– Боже мой, госпожа моя, да в каком мире вы живете?! – наконец взорвался он. – Неужели вы и в самом деле так глупы или вы просто мало осведомлены в исторических вопросах? Мы ведь с вами говорим о доисторических временах, о том, что происходило три тысячи лет назад, а вы спрашиваете про каких-то янки!
– Как вы можете так говорить обо мне! – в свою очередь, с негодованием воскликнула его собеседница. Она собиралась высказать профессору еще что-то неприятное, но тут двери его кабинета открылись.
– Как дела, госпожа Джашер? – поинтересовалась Люси, заходя в комнату. – А вот и мы с Арчи. Ужин готов, и вы…
– Я очень хочу есть, – заметила Селина, с радостью готовая выйти из неловкой ситуации – А то мистер Браддок, судя по всему, уже готов спустить на меня всех собак. – Она со смехом взяла юного Хоупа под локоть.
Мисс Кендал поморщилась. Ей не нравилось, как вдова словно присваивала себе любого мужчину, оказавшегося рядом с ней.
Глава III
Загадка гробницы
Один из обитателей дома Браддока, не состоящий в штате прислуги, являлся непосредственно слугой профессора. Это был гротескных пропорций канак[7], пигмей по росту, но невероятно широкий в плечах, с короткими и толстыми ногами и длинными, могучими руками. У него была большая голова и красивое лицо с меланхоличными черными глазами и сверкающими белыми зубами. Как и у большинства жителей Полинезии, кожа у него была цвета бледной бронзы, украшенная татуировками. Даже щеки и подбородок этого человека покрывали сложные узоры. Но самой выдающейся его чертой была огромная копна завитых волос, которые он красил в ярко-желтый цвет способом, известным только ему одному. Искрящаяся шевелюра канака напоминала блеск перуанского солнца, и, возможно, именно из-за этой специфической прически возникло его странное имя – Какаду. Кроме того, это колоритное создание неизменно носило белый хлопковый костюм, еще больше подчеркивающий сходство его владельца с белым австралийским попугаем.
В ранней юности Какаду привезли в Квинсленд с Соломоновых островов. Он предназначался для работы на плантации, но попался на глаза профессору, и тот сделал его личным слугой. Когда Браддок вернулся домой, чтобы жениться на госпоже Кендал, мальчик захотел поехать вместе с ним, хотя был настоящим дикарем для цивилизованной Англии. Египтолог согласился провезти его через море и не пожалел об этом, так как Какаду поклонялся профессору, словно тот был настоящим богом. Еще в юном возрасте попав в руки работорговцев, полинезиец научился превосходно объясняться по-английски и, усвоив нормы цивилизованного поведения, вел себя достаточно прилично. Иногда, если его начинали дразнить деревенские жители или работники профессора, он взрывался в ребячьем гневе, который мог вылиться во что-то опасное… Но слово Браддока всегда успокаивало его, и тогда, каясь, он подползал к ногам своего «божества», словно побитый пес. Жил он почти все время в «музее», заботясь о том, чтобы никто не повредил бесценную коллекцию профессора. А за обедом или ужином Какаду обычно ждал, стоя возле стола: вдруг кому-то понадобится помощь. Этим вечером канак, как всегда, исполнял роль дворецкого, мягко скользя вдоль стола и стараясь всем угодить. Он был замечательным слугой, подвижным и послушным, но его татуированное лицо, приземистая фигура и золотистый ореол волос странно действовали на госпожу Джашер. Да и Люси, несмотря на традицию, тоже чувствовала себя неловко, когда этот гном вертелся у ее локтя. Иногда ей начинало казаться, будто один из фантастических идолов из музея, расположенного этажом ниже, ожил и решил стать прислугой за обедом.
– Не люблю я это чучело, – вздохнула Селина, обратившись к хозяину, когда Какаду отошел к буфету. – Иногда мне начинает казаться: вот-вот он набросится на меня.
– Воображение, моя дорогая, всего лишь нездоровое воображение, – покачал тот головой. – Почему он должен наброситься на вас?
– Он бы гармонично выглядел на банкете каннибалов, – со смехом заметил Арчи.
– Ужасные фантазии, – с дрожью пробормотала Люси. – Не надо так говорить, а то я есть не смогу.