Браддок, однако, не забыл о своем драгоценном экспонате и постоянно обдумывал, как заманить в ловушку убийцу своего помощника. Не то чтобы профессор мечтал о торжестве правосудия, но ведь если преступника схватят, то, быть может, удастся вернуть мумию. Знакомым египтолог заявил, что твердо намерен получить назад свое сокровище. Он отправился в трактир «Приют моряка» и долго задавал владельцу и его служащим каверзные вопросы, пытаясь добиться тех ответов, которые ему были необходимы. Квасс вздохнул с облегчением, когда назойливый ученый наконец-то оставил его в покое.
– Жизнь слишком коротка, чтобы так нервничать по пустякам, – проворчал трактирщик, провожая гостя.
Отношения Арчи и Люси не изменились, и Браддок, вроде бы, не собирался отказываться от своего слова. Но Хоуп, хоть и доверял своей невесте, волновался, ибо его нищий дядя не нашел лучшего способа распорядиться заемными деньгами, как вложить их в акции африканских рудников, что грозило съесть последние остатки его средств. Молодой человек боялся, что дядя опять попытается занять у него денег, вынудив снова отложить брак. Правда, опасения не оправдались: акции принесли выгоду, дядя заработал денег, которые, впрочем, немедленно пустил еще на какую-то авантюру. Но пока влюбленных никто не тревожил, и они наслаждались спокойными счастливыми деньками.
Через две недели, словно гром среди ясного неба, появился капитан Харви и объявил, что хочет видеть Джулиана Браддока. Капитан был высоким и худым, даже тощим, как монах после поста. Он носил усы и бородку, напоминавшую козлиную. Говорил он с американским акцентом, в грубой манере, которая сильно раздражала и без того вспыльчивого профессора. Их встреча состоялась в «музее», и сразу стало ясно, что эти люди не поладят: оба были злыми, упрямыми и не скрывали взаимной неприязни.
– Зачем вы ко мне пожаловали? – раздраженно спросил египтолог, поскольку его оторвали от любимой работы – папируса, который он пытался расшифровать с помощью Какаду.
– Нам надо обсудить с вами один пустяк, – небрежно ответил Харви.
– Я занят. Выйдите, – довольно грубо заявил ему ученый.
Моряк взял стул, сел, вытянув ноги, и достал черную сигару, всем своим видом давая понять, что никуда уходить не собирается.
– Если бы мы, профессор, встретились с вами в Штатах, я объяснил бы вам, что бывает за такие слова. Но и здесь, поверьте, мне совершенно не нужно ваше разрешение, – добавил Харви и закурил.
– Вы – капитан «Ныряльщика»? – уточнил Браддок.
– Был им, но теперь управляю другим судном, превосходным парусником, который способен обогнать любую посудину того же класса. Скоро я на три месяца ухожу в южные моря. Если хотите, могу забрать вашего канака и отвезти его домой.
Капитан посмотрел в сторону Какаду, который по привычке сидел на корточках, полируя эмалированную флягу из какой-то древней могилы.
– Мне пока требуется его помощь, благодарю покорно, – натянуто произнес профессор. – Что до вас, сэр, то Болтон целиком оплатил свой проезд и перевоз груза, поэтому нам с вами абсолютно не о чем говорить.
– Есть о чем, еще как есть, – спокойно продолжал моряк, глядя на ученого так, словно тот – дождевой червяк. – Владельцы судна получили свой куш, мне же не досталось ни гроша. Нет, сэр! Вот я и зашел в ваш порт поинтересоваться, не перепадет ли и мне доллар-другой за беспокойство?
– У меня нет ваших американских долларов, чтобы подать вам милостыню.
– Ха! И кто здесь просит милостыню, лысый мешок с желе?
Браддок побагровел от ярости:
– Если вы и дальше станете изъясняться со мной в таком тоне, я прикажу выкинуть вас из дома, а потом вызову полицию.
– Выкинете? Кто, вы?
– Да, я, – встал на цыпочки египтолог, готовый броситься на незваного гостя, словно боевой петух.
– Даже не смешно, – пробормотал Харви, удивляясь запалу этого человечка. – Ладно, проф, а как насчет мумии?
– Мумии? Моей зеленой мумии? Вы что-то знаете о ней? – Ученый мигом заглотил наживку, брошенную опытным рыболовом.
– Представьте себе. Сколько вы готовы выложить за этого сушеного мертвяка?
– Ах так! – вытянулся в струнку Браддок. Он задыхался, лицо его сделалось красным, как помидор, а голос от гнева сел, превратившись в куриный писк. – Так я и думал!