— Вон отсюда! — крикнул он, сунув ружье толстяку. — Убирайтесь! Если…
Толстяк был потрясен. Не находя, что сказать, он бросил взгляд на мертвых уток, потом на Гариба. Пожал плечами… Перекинул двустволку через плечо и, пригнувшись словно под тяжестью, пошел от озера, давя сухие камыши.
— Можно войти?
Не дождавшись ответа, Джавад поднялся на веранду.
В желтоватом свете электрической лампочки Серхан не сразу узнал стоявшего перед ним человека.
— А-а, уста Джавад? — Держа кусок арбуза, он выпрямился, откинувшись на спинку стула. — Садись, угощайся арбузом.
У Серхана разламывалась голова, жгло под ложечкой. Он выдул несколько кувшинов холодного айрана, съел пол-арбуза, но внутри жгло и во рту стояла горечь.
«Чего это его принесло в такую поздноту? Вроде никто не помер…»
Серхан впился зубами в мякоть арбуза, розоватый сок потек по подбородку, закапал на открытую грудь…
— Ужинать будешь, уста Джавад? Скажу, чтоб подогрели.
— Я сытый. Бог даст, на свадьбе у тебя угощаться будем.
Джавад обвел взглядом просторную веранду. Стены были недавно побелены, от пола шел запах олифы, видно, только настлали.
На веранду выходили три двери. За одной слышался мужской голос, окно, также выходящее на веранду, залито было голубоватым светом, похоже, смотрели телевизор. Джавад прислушался: да, густой мужской голос шел из телевизора, он узнал его: «Сейчас в колхозе «Красный Азербайджан» серьезно готовятся к машинной уборке хлопка. Члены бригады, возглавляемой молодым механизатором Балаханум Фарзалиевой, взяли обязательство получить с каждого гектара пятьдесят центнеров белого золота…»
Больше он слушать не стал. «Что ж, пусть они там выполняют свои обязательства, Серхан пускай ест свой арбуз, а я буду ждать момента завести разговор… А Серхан, видно, парень не промах. Какой домина отгрохал! От отца-то хибара осталась: толкни посильней — завалится… А как сестру замуж выдал!! До сих пор свадьбу забыть не могут. И мать содержит достойно. Да уж если даст бог сына, пускай такого дает».
Что бы Гарибу таким-то быть! Ловкий, умелый, удачливый. А тот вроде совсем дурачком становится, повадился вот в заповедник… Ну, пускай бродил бы себе! Так нет, охранять его взялся, ни за что, без всякой зарплаты. Хватает всех направо и налево. Ну, назовешь его умным? Доктор Фарач и то в сомнение впал. Иначе чего б ему в мастерскую приходить? «Разговоры дурацкие идут про Гариба. Будто добыл кинжал, и кто появится в заповеднике, прямо с кинжалом на него… Похоже, Шаммед-Лиса слух пустил. Я слышал, Гариб накрыл его в заповеднике…»
Черным камнем легли эти слова Джаваду на сердце, и весь день таскал он его в груди.
Вот сейчас сидит за столом, глядит на Серхана и чувствует: там он, камень, на сердце.
Майка на мускулистой груди Серхана была так натянута, что казалось, лопнет под напором мышц. Когда он поднимал поросшие темным волосом руки, бицепсы вздувались шарами. А живота и в помине нет.
— Не пучит тебя с арбуза?
Серхан выплюнул на пол приставшее к нижней губе зернышко.
— Нет, — сказал он и выбросил во двор корку. Взял со стола тряпку, отер подбородок и взглянул Джаваду в глаза.
Джавад понял, что пора переходить к делу:
— Чего ж не спрашиваешь, с чем средь ночи явился?
— В моем доме такие вопросы не задают. Пришел — милости просим. Жалко, поздновато. В казане пусто.
— Покойный Гасанкулу говаривал: «Не вовремя в гости явился — из своего мешка ешь». Во-первых, какой я гость, во-вторых, сказал уже, под самую завязку наперся. Я к тебе по делу, Серхан. Не знаю только, как подступиться.
Джавад и впрямь засомневался, говорить ли ему, с чем пришел. В лице Серхана не заметно было ни интереса к гостю, ни привета; черные брови сдвинуты, лицо точь-в-точь такое, как там, в заповеднике, когда он хотел отобрать ружье.
Смотри, как себя поставил!.. Из Джавада шесть таких, как этот Серхан, выкроишь, а ведь он перед Серханом ребенок.
— Вот что, Серхан, — Джавад щелчком сбил с клеенки прилипшее арбузное зернышко. — Мы с тобой односельчане, соседи. Положено нам помогать друг другу. Сегодня ты меня выручил, завтра я тебя… Если по правде, я из-за Гариба пришел. Знаешь, ведь он мне не только шурин, но и…
Услышав имя Гариба, Серхан отвернулся, вроде вообще не желает говорить. Скрестив на крутой груди голые руки, он следил за бабочками, кружившими вокруг лампы.
Джавад тоже поглядел на них.
— Что мы только ни делали, как ни старались, не пристает парень к делу. Подай ему заповедник, и все тут. А ведь ты сам виноват, привадил его. Обещался в штат взять…