Гариб не спеша шагал по степи. Сухая трава шелестела под ногами. К брюкам цеплялись головки репья. Он шел, поглядывая по сторонам. Вроде здесь. Да, где-то здесь Джавад подстрелил вчера зайца.
Вон тот арык, они там вчера сидели у арыка. Значит, немножко дальше. Гариб дошел до того места, где трава была заметно примята, и у него стали подкашиваться ноги. Кое-где на траве виднелись клочки сероватой шерсти. Чуть дальше острые когти прочертили глубокую борозду, земля была взрыта, трава выдрана. Кусок заячьего хвостика зацепился за кустик полыни. В пожелтевшей траве разбросаны мелкие окровавленные косточки… Джавад вчера уверял, что все в мире существует для человека. Не поверил он ему, и правильно. Вот, пожалуйста. И волк, и шакал, даже лисица имеет свою законную долю. Кому же из них достался несчастный заяц? Шакалу? Волку? Лисе? Интересно, о чем думал заяц в свой смертный час? Вспоминал человека с прищуренным левым глазом?..
Вчера Гарибу хотелось реветь, кричать, слезы душили его. Сейчас он ощущал только грусть, в душе было покойно и ясно.
Гариб лег на спину, сцепив над головой пальцы. Солнце еще не вылезло из-за камышей, воздух был легкий, прозрачный. Высокое небо словно затянуто голубым шелком. Гариб наслаждался. Глаза отдыхали от опостылевших досок потолка. Справа налево, слева направо… Двадцать две доски. Как раз столько, сколько ему лет. Ему двадцать два, Гюльсум двадцать. Хотел бы он, чтоб тут, в этой тишине, в этой безлюдной степи вдруг оказалась Гюльсум?.. Два месяца, лежа на спине, он смотрел на нее, как на потолок, — снизу вверх. Ни разу не поговорили по душам. А что бы он ей сказал? Гариб вдруг понял, что ему нечего сказать девушке, пусто у него в сердце. Окажись Гюльсум здесь, рядом, он держал бы ее нежную руку, любовался бы золотистыми волосами. Конечно, любовался бы, она красивая. Но говорить с ней? О чем? Начнет рассказывать индийские фильмы… Слушаешь — и засыпаешь.
Совсем рядом чирикнула какая-то птица. Гариб вгляделся, но ничего не увидел. Немного погодя послышался звук, похожий на кудахтанье…
Он встал и, прислушиваясь к этим странным, незнакомым звукам, пошел по тропе к камышам. Он шел по влажной, оседающей под ногами земле. Наконец тропа стала совсем узкой и вдруг оборвалась, уйдя в бесконечную, бескрайнюю голубизну. Гариб замер. Казалось, часть неба, отломившись, упала в камыши, стала озером, и высокий камыш, обступив озеро со всех сторон, держит его, как на огромной ладони, охраняя от бед и напастей.
Бескрайняя гладь озера, усыпанная сверкающими монетками бликов, играла и переливалась под солнцем. От легкого движения ветра монетки то дробились, мельчась, то сливались в более крупные.
Неподалеку от берега виднелись небольшие островки. Там, в редких камышах, муравьями кишели птицы — белые, желтые, зеленые, рябенькие, с хохолками и без хохолков…
Присев на корточки, Гариб с детским любопытством разглядывал птиц. Утята сердито толкали друг друга желтыми плоскими клювиками. Коротконогий белый гусь, чем-то, видимо, недовольный, тяжело взмахивал крыльями. Длинноносые выпи, круто изогнув долгие шеи, дремали, стоя на тонких как палки ногах. Две лысухи не переставая клевались.
— Эй, вы! Не драться! — Гариб схватил комок сухой травы и швырнул в лысух. — Нашли что — делите поровну!
Лысухи угомонились. Гариб, довольный, потер руки и поднялся. «Интересно, чем они кормятся?»
Пройдя камышами, Гариб не пошел по тропинке, а свернул налево. Обогнул заросли тамариска и прямо перед собой увидел сперва сторожевую вышку, потом деревянный домик.
За вышкой торчали из земли несколько саженцев шелковицы. Кругом полно было мусора: птичьи перья, шелуха лука, кости, гнилые помидоры, обрывки бумаги, корки… Над застарелой кучей отбросов жужжали большие зеленые мухи.
Вместо ступенек положены были один на другой два каменных «кубика».
Гариб отворил дверь. В сторожке никого не было, но дверь оказалась незапертой, и Гариб понял, что Серхан и Адыширин где-нибудь тут, поблизости.
Сторожка разделена была на две половины. В одной, полутемной, видимо, помещался склад. Один на другом стояли полные доверху мешки. Чуть в стороне большой бидон для воды. Примус, закопченный медный чайник, высокие резиновые сапоги, лопата, топор, веревка… Поломанные стулья.
В светлой комнате, ближе к окну, стояли две старых железных кровати. Грязные, невесть когда стиранные чехлы на матрацах все были в пятнах. На столе, втиснутом меж кроватями, закопченная керосиновая лампа, посуда… В изголовье кроватей висела старая одежда. Стены увешаны были вырезанными из журналов фотографиями девушек, деревянный пол покрыт был слоем грязи, грязь высохла, побелела, при ходьбе подымалась пыль.