Тетя Оля взяла меня за руку, как ребенка и завела в дом: в чистую просторную комнату с двумя окнами и печкой. У окна стоял большой круглый стол весь заставленный едой. На печке шипел чайник.
Я опять застеснялся: все это изобилие готовилось специально для меня. Незнакомые мне люди, пусть даже родственники, беспокоились, а я не привык к вниманию. Я не люблю. Мне кажется от меня чего — то ждут, я должен чему — то соответствовать. Не ждите от меня ничего. Я никчемный раздолбай.
— Ладно, вы тут завтракайте, я пойду баню затоплю. Пусть помоется с дороги. — Дядя Володя вышел, прихватив ведра.
Мне налили ароматный чай из каких — то трав, пододвинули тарелку сырников со сметаной и вареньем. Спрашивали о матери, о школе, о Москве. Я невнятно отвечал набитым ртом, что все нормально.
Мне хотелось быстрее пойти гулять, посмотреть на деревню.
Я быстро доедал сырники и свежую редиску. В дверь вошла бабушка с двумя банками варенья. Она поставила банки на стол:
— С приездом.
— А, баба Степанида. Вот еще выдумала! Варенье нести.
— Пусть ест. Тощий, как оглобля.
Это про меня.
— Ничего, откормим. Твой — то пишет?
Бабушка вздохнула и вытерла глаза концом платка:
— Вчера не писал, думала с ума сойду. Сегодня написал, что все хорошо. Командиры хорошие.
— Ну вот видишь. Чаю с нами попьешь? — спросила тетя Оля
— Нет, пойду.
— Тогда к обеду приходи, шаньги напеку с брусникой. Тесто поставила.
— В обед приду.
Я вышел на улицу. Первый раз в деревне, мне все интересно, да, не скрою, я почувствовал себя столичным снобом. Но это только на несколько секунд. Сразу за домами росли величественные кедры, они походили на строгие древние замки соборы, и весь мой снобизм сжался в маленький никчемный серый комочек и прыгнул в карман.
Тротуары здесь из досок, из щелей растет травка и одуванчики. Между дорогой и тротуаром вырыты узкие канавы. По принципу ливневки, я так понимаю.
Я шел бесцельно по пустой улице. И надо же мне было свернуть. За углом стояла кучка подростков, человек пять, все белобрысые, как один. Они оживленно разговаривали, но увидев меня, притворно захихикали. Я прошел мимо на деревянных ногах и с гордо поднятой головой, как герой на плаху.
— Что-ты, что-ты. Москвич вшивый приехал.
Услышал я за спиной.
Вот почему меня сюда отправили? Как теперь отсюда уехать? Кто эти люди? ААААААААААААААА!
Я увидел деревянный одноэтажный дом с надписью " Продукты". Двери были спасительно распахнуты, я зашел в магазин.
Продавщица разговаривала с пьяным, почти голым мужиком. На нем были только трусы и носки с дыркой. Из дырки выглядывал большой палец.
— Да я что, из своего кармана за вас платить должна? Вон вас сколько, а отдали только половина. Все, никаких чекушек. — Продавщица кинула тетрадку на прилавок. — Себе в убыток работаю. А детей чем кормить?
Мужик оглянулся и увидел меня:
— Слышь, малец, у тебя закурить нету?
Но его резко оборвала продавщица:
— Так, не приставай. Иди, иди давай, проспись. Что вам, молодой человек?
Я взял бутылку воды и пошел обратно к дому.
— Вот и банька готова.
Дядя Володя показал на бревенчатую избушку с маленькими окнами.
В бане широкие деревянные лавки, булькает вода в котле и приятно пахнет травами.
Я вылил на себя тазик теплой воды, вытерся махровым полотенцем. Что еще тут надо делать и как, я понятия не имею.
Весь оставшийся день я ел, потому что меня постоянно звали за стол.
Наверное, они решили, что в Москве голод.
Спать мне постелили в комнате, стены которой обклеены постерами из Доты2.
— Сережкины апартаменты, теперь твои. Он в сентябре приедет, картошку копать. Работает сейчас. — Тетя Оля поглаживала рукой подушку, когда говорила. Видно, она скучала по сыну.
Я лег в постель. В саду слышалась какая — то возня и сдавленное шипение. Через несколько минут на подоконник влетел взъерошенный кот:
— Мурзик, зараза, по нашему забору гуляет.
— Ты его прогнал?
— Нешто стерплю
Я запостил фотографию в ВК "боевые сибирские коты". И тут же получил несколько лайков.
Я лежал в полутьме, ночью здесь слегка темнеет, просто тусклый свет, все видно, и рассматривал постеры.
Вот интересно. Я лежу в Сережиной комнате, в его кровати, в его футболке, в ногах у меня спит его кот, я ношу его тапки. От этого я могу стать Сергеем? Нет, не могу. Даже если его родители будут звать меня Сергеем /тетя Оля иногда ошибочно называет/. И все равно я не буду Сергеем. Значит я — это что-то непреходящее, неизменное при любых обстоятельствах. Если ты носишь шубу сэра Генри, это не значит, что ты сэр Генри. Но об этом я еще подумаю, потом.