— Каждый, кто будет помогать русским солдатам будет расстрелян вместе с семьей! — громко, четко и почти без акцента произнес унтерштурмфюрер.
К сараю подогнали женщину и троих детей, детям прикладами разбили головы и обезумевшую женщину застрелили.
— Все понятно? А теперь — прочь!
Жителей не нужно было просить дважды, всем хотелось как можно быстрее прокинуть страшное место.
— Унтерштурмфюрер, — обратился к командиру один из эсэсовцев, кивнув на работников госпиталя. — А с этими, что делать?
— Что делать? Врачей — отправить лечить немецких солдат, а с остальными… Развлекитесь!
Врачей под охраной повели в сторону центра города. Часть солдат с шуточками потащила упирающихся молодых девушек и женщин в здание госпиталя, кто с их точки зрения, излишне упирался, стреляли. Место перед сараем, у которого был замучен до смерти наш боец и убито еще несколько человек, быстро пустело.
Шарфюрер, с разбитым носом, тот, что резал распятого красноармейца, ударил под дых Никиту, схватил этой же, левой рукой за шкирку согнувшегося от боли мальчишку, правая была занята автоматом, и потащил его в глубь сарая. Несколько секунд Никите хватило, чтоб прийти в себя. Сейчас на крики из сарая мало кто обратит внимание — легкое движение и нож из рукава сам выпал в руку. Несколько тычков правой рукой снизу вверх обратным хватом, шарфюрер, выкатив глаза от боли, плюхается на колени, хрипит и держится за пах руками…
Никита почувствовал опасность — и тут его прижало к земле, не дернуться, широкая, мозолиста ладонь зажала рот, руки прижаты к земле, не дернешься, хотя, попытку Никита сделал: сделал вертушку ногами в то место, где могла находиться готова врага, сумел выкрутить правую руку, достать нож их рукава, но, на этом его успехи завершились, рука с ножом оказалась как в тисках…
— Не рыпайся, малый, свои… — кто-то почти на ухо, тихонько сказал, успокоил. — я сейчас уберу ладонь, не кричи, понял?
Никита поморгал в ответ.
— Вот и ладненько, — сержант Васильев, убрал ладонь со рта мальчишки. — Только ножичек — отдай, еще порежешься…
Никита увидел рядом двух бойцов в маскхалатах и… отключился.
На место дневки разведгруппы сержант Васильев принес, прижимая к себе, щупленького, но жилистого парнишку, лет 13 — 14-ти, а красноармеец Степанов немецкий автомат, подсумок на 3 магазина и два магазина за голенищами сапог.
— Что с ним, Василич? Ранен? — спросил лейтенант Ковалев.
— Не-е-е, товарищ лейтенант, умаялся он сильно, силы у него кончились. Просто умаялся…
Никитка пришел в себя уже ближе к вечеру, услышав приглушенные голоса… Резко вскочил, огляделся. Он помнил, что его нашли наши разведчики и он потом ушел в забытье. Уже темнело, рядом сидело несколько разведчиков, они что-то обсуждали.
— Командир! Малец оклемался, — раздалось за спиной у Никиты.
— Покорми его, Степанов, а потом к нам его давай.
— Покормим!
Боец достал из вещмешка хлеб, банку тушенки, вскрыл ее ножом, покачал нож в руке, опасливо посмотрел на Никиту, потом сам нарезал хлеб, убрал нож и достал ложку:
— Рубай, но не много…
— Я понимаю… Благодарю! — ответил Никита.
— Ну, рассказывай! — скомандовал командир разведчиков, когда мальчишка немного поел.
— А вы кто? — ошарашил мальчишка вопросом на вопрос.
— Как кто? — и вот тут у случился ступор. Докладывать мальчишке кто они, из какой части? Не «жирно» ли? — Мы — свои!
— И я… свой.
— Как тебя хоть зовут-то? — спросил пожилой разведчик.
— Никита…
— Если будешь молчать, то можешь оставаться здесь… — начал было давить на пацана лейтенант.
— Могу и остаться. Дорогу по вашим следам найду, если что — прикрою, только МП и магазины верните. — Никита посмотрел в глаза командиру разведчиков.
— Василич, вот кого ты принес, а? Мне теперь с детским садом в гляделки играть! — всплеснул руками лейтенант.
— Командир, на нашу сторону вернемся. Там все понятно станет. Не спеши. — Васильев, с сибирским спокойствием охотника, подсказал решение проблемы.