Мы едва не настигли его возле лошади, но сейчас он вновь оказался намного впереди нас. Озираясь по сторонам, лось стоял у решетки, отделяющей улицу от глубокой балки, по дну которой среди камней, мусора и грязных водорослей тащила свои мутные воды Яуза. Мы боялись, что лось перепрыгнет через решетку и уйдет. Но теперь в потеху включилось много народа. Камень, пущенный чьей-то меткой рукой из глубины балки, оторвал лося от решетки, а тяжелый портфель, угодивший ему в бок, погнал прямо на нас.
Он мчался, кидая с губ пену, огромный, грузный, разъяренный, и мы в испуге шарахнулись в сторону.
И сразу на нас обрушился новый смерч в лице белобрысого парня в голубой, не заправленной в штаны рубахе и тапках на босу ногу. Он ударил по затылку Ладейникова, вывернул кисть Агафонову, заставив его уронить на землю камень, выхватил у меня палку и переломил о колено.
— Живодеры! — ругался парень.
— Ты чего дерешься? — запальчиво вскинулся Агафонов, наш школьный силач.
— Еще не так тресну! — пообещал белобрысый. — Животное мучать? — И, заметив у нас на рубашках пионерские значки, добавил: — Пионеры юные, головы чугунные!..
Мы молчали, бесцельный азарт погони сменился стыдом.
— И взрослые туда же! — презрительно оглянулся белобрысый на других преследователей, которые как раз поравнялись с нами. — Стой, дьяволы! — гаркнул он. — Стой, не то ноги перебью!
Этот парень был властным и находчивым человеком. В одну минуту он превратил толпу бессмысленно возбужденных людей в отряд загонщиков и ловцов. Часть отряда должна была преграждать лосю прорыв в город, другая — гнать его в сторону леса.
Но лось никак не хотел признать наших добрых намерений. Он яростно сопротивлялся всем попыткам вернуть ему свободу. Только мы направим его на верный путь, вдруг сумасшедший скачок в сторону, взлет над плетнем, еще прыжок, и уже по соседней улице он мчится прочь от воли и леса, в городскую гущу. Какими неуклюжими, вялыми, бессильными казались мы, городские люди, рядом с этим чужаком, пришельцем из другого мира!
Верно, жёсток был его копытцам булыжник переулков и дворов, страшен вид неведомых преград: заборов, стен, ворот, каменных тумб, фонарей, невыносим для нежного, тонкого слуха человеческий ор, трамвайный звон, автомобильный лай, скрежет и грохот движущегося железа, — но он с неистовым изяществом проносил свое большое незащищенное тело среди всех опасностей, безошибочно находил просвет, чтобы промелькнуть в нем темной молнией. Не знаю, сколько времени длилась погоня. Мы с Агафоновым совсем сорвались с голоса, из-под замусоленных пальцев Ладейникова выходил не свист, какой-то жалкий писк, часть доброхотов дезертировала, а лось снова, в который раз, оставил нас в дураках. Он стоял близ маленького домика, под кустом сирени, и ветви оглаживали взгорбок на его шее.
— Так не пойдет! — отдуваясь, сказал белобрысый. — Надо его поймать, связать и отвезти за город.
Он поискал кого-то глазами.
— Серенька, сбегай за веревкой, — приказал он коротенькому пареньку в большой кепке со сломанным козырьком.
Серенька метнулся в ближайший палисадник, и сушившееся на веревке белье шлепнулось на землю, вслед затем в руках белобрысого оказалась длинная бечева. Он ловко запетлил конец, свернул бечеву кольцами и повесил на руку.
— Гоните его вон в тот проулок!
Снова свист, крики, вопли, снова сумасшедший бег. Вместе с лосем, слыша его хвойный запах и сиплое дыхание, я влетел в проулок. Белобрысый был начеку! Аркан просвистел в воздухе, и хотя петля лишь скользнула по шее лося, он закинул голову, будто впрямь ощутил на горле захлестку, колени его подломились, и он рухнул на землю, перекувырнулся через голову и замер. В одно мгновение мы были рядом. В большом, круглом, сумеречном зрачке лося я увидел отраженный мир: небо, дома, верхушки деревьев и свое, искаженное выпуклостью глаза, одутловато-овальное лицо, и вдруг отражение померкло, будто задернулось пыльной пленкой.
— Держи! Не пускай! — кричал белобрысый.
Челюсти лося клацнули, оскалив пасть желтыми резцами, наружу, вывалился кожаный, сухой язык. И сразу на этот язык села изумрудная муха.
Подбежал белобрысый парень с розово-взмякшим от бега и волнения лицом.
— Чего это с ним? — проговорил он растерянно, нагнулся, тронул рукой морду лося, выпрямился и будто еще не веря: — Никак, сдох?..
Никто не отозвался. Толпа вокруг павшего лося стремительно росла. Затем вперед протиснулся седоватый человек в пальто с бархатным воротником и фетровой шляпе с загнутыми полями.
— Бедный лосенок, — негромко сказал человек.
— Нешто это лосенок? — усмешливо-сожалеюще проговорил кто-то из толпы. — Цельный лосище!
— Нет, лосенок, годовик…
И верно, сейчас, распростертый на мостовой, лось вовсе не казался таким громадным — просто большой теленок.
— Отчего же это он… а? — жалобно спросил белобрысый.
— Не выдержал преследования.
— Да мы его не преследовали! Хотели на волю выгнать, в лес.
— Молодые лоси не выносят насилия, — своим негромким, отчетливым голосом сказал человек. — Их нельзя принуждать даже к воле. Лося надо оставить в покое. Вечером, когда стихнут шум и движение, он сам найдет дорогу к лесу.
— Значит, это мы его убили? — шепнул я Ладейникову.
— Сам виноват, нечего было из лесу убегать, — угрюмо пробормотал Ладейников.
Человек повернулся к нам.
— Разрешите вам объяснить, — сказал он так вежливо и серьезно, словно обращался к взрослым. — Весной лосихи телятся. Они покидают своих годовалых лосят до осени, а сами скрываются в глухой чаще. Брошенные лосята ведут себя, как дети, потерявшие в толпе мать, разве только не плачут. Они блуждают по лесу, заходят невесть куда и… — он бросил взгляд на мертвого лосенка, — зачастую гибнут. — Затем другим, деловым голосом он сказал белобрысому парню: — Постойте тут, я позвоню, чтобы его забрали…
Мы долго не могли забыть о погибшем лосенке. Покажись теперь лось вблизи наших Чистых прудов, мы уже знали бы, как поступить. Мы окружим его тишиной, остановим весь транспорт и убьем каждого Чистопрудного, который попробует заорать или засвистать в пальцы.
В газетах изредка мелькали сообщения о лосях, появившихся в черте города. Но видели сохатых или в Петровском парке, или в Черкизове, или возле Останкинского дворца. Верно, Чистые пруды находились слишком далеко от лесной воли, и лоси сюда не забредали.
Я изучаю языки
Моей матерью владело одно честолюбивое желание: обучить меня иностранным языкам. Лишних денег в семье не водилось, и мне шел уже седьмой год, когда мама отыскала наконец молодую немку, которая за недорогую плату согласилась давать мне уроки.
— Она будет не только учить Сережу, — говорила мать моему деду, — но и водить его гулять. Это настоящая Гретхен: белокурая, голубоглазая, совсем молоденькая и очень милая. Ее зовут Анна Ивановна, она родилась в России и прекрасно говорит по-русски.
— Весьма похвально, — раздувая усы, проворчал дед. — Ну, а немецкий она знает?