Друзья обнялись. Я и Семен Ильич, испытывая чувство умиления, издали понаблюдали, как они целуются и разлаписто хлопают друг друга по спинам.
— Живой, старый черт! Иванушко, пуп земли...
— А чего станется? У нас воздух здесь. Атмосфера, а...
— Татьяна как?
— А чего ей...
— Дети как? Володя, Борик...
— А чего им...
— Давай выгрузку! Сеня, глуши мотор!
Я следом за Кузяевым вытер на крыльце ноги и вошел в дом Кулевичей.
Степан Петрович в расстегнутом пальто уже сидел за столом. У печи, согнувшись, хлопотала пожилая женщина, возбужденная и радостная.
— Проходите, гости дорогие. Милости просим...
Дом Кулевичей состоял из двух жилых комнат, или, правильнее сказать, помещений. Маленькой кухни, заполненной беленой печью, и большой комнаты, где в красном углу под божницей стоял телевизор и рядом — стиральная машина. Широкая кровать была застелена стеганым одеялом, над ней висел на плечиках, рукавом задевая за зеркало, черный шевиотовый пиджак с приколотой к лацкану медалью «За боевые заслуги».
Пахло древесным дымом и яблоками. Яблоки лежали большой горой в углу у телевизора. Звонко тикали старые ходики. За вышитыми занавесочками, за двойными рамами, переложенными ватой, посыпанной серебряными фантиками от конфет, лежала безлюдная комаревская улица, белая и спокойная как хороший сон.
Конечно, никуда прогуливаться не пошли. Начались разговоры. Хозяин курил, стряхивая пепел в цветочный горшок. Хозяйка время от времени охала, прикрывая глаза платочком. Вспоминали. Ели куриный суп с макаронами из сельпо, пили коньяк из граненых стаканов, закусывали грибками, солеными груздями, рыжиками с луком, с чесноком и резным черносмородиновым листом.
— Сам у меня очень грибков любитель! Хорошо вышли в этот год. Попробуйте, — предлагала хозяйка.
— Тань, да выпей ты! Женское ж вино, не белое, — шумел Иван Кулевич, и подливал нам. — Пригуби.
Степан Петрович снял со стены рамку с фотографиями, удивлялся, как все выросли, как все изменилось.
— Митька-то, глянь, какой!
— Да то не Митька. То Митькин сын Валера. На границе служит.
— Ой! Время-то, время-то как идет! Летит.
— Жизнь, — рассудительно заметил хозяин.
Наконец, настала пора представить меня.
— Вот, — сказал Степан Петрович, — историка к тебе привез. Собирается писать произведение о нашей фамилии, ну и о всех событиях, которые имели место. Надо ему показать Сухоносово. Со стариками надо познакомить. Он и тебя отразит, партизанскую твою деятельность.
— Да ну!
— Вот тебе и «да ну». Погостит у тебя недельку. Примешь?
— А почему нет? — зорко оглядывая меня, удивился Кулевич. — Поможем человеку.
— Бу сделано, — подмигнул мне Семен Ильич, сосредоточенно нажимавший па грибки. Вилку он держал, как отвертку.
Поговорили о родственниках, о здоровье. Степан Петрович пошел посмотреть на Иванова кабанчика. Затем, взглянув на часы, начал сокрушаться, что пора ехать.
— Завтра у меня чуть свет прения со строительным трестом, они — одно, я — другое, подготовиться надо. Тезисы наметить, конспект отпечатать.
На эти ученые слова — «тезисы», «конспект» — Кулевичи понимающе закивали, но продолжали свое.
— Дышать тоже надо.
— Приезжали б отдохнуть.
— Так некогда, Тань. Честное слово. Вот вырвался и теперь уж не знаю, когда придется в другой раз.
Семен Ильич с явным сожалением пошел прогревать мотор. Я с Кулевичами вышел на крыльцо и долго махал рукой, пока светлая «Волга» цвета «южная ночь» не скрылась в белых полях за околицей. Мела поземка.
Пили чай, смотрели телевизор, знакомились.
Спать легли рано. Я долго не мог заснуть, все переворачивал подушку холодной стороной кверху. В окне сияла луна. Светились в темноте желтые кошачьи глаза. Было тихо и яблочно: пахло яблоками, и под жарким одеялом, уже засыпая, представлялся мне летний день, сад, высокая трава и яблоки, яблоки, яблоки...
Потянулись тихие дни. С утра мы уходили бродить по окрестностям, встречались со стариками, курили самосад, так, для баловства, и слушали разные истории.
Кулевич помалкивал, он был человеком неразговорчивым, много говорить не любил, любил слушать и улыбаться.
— А за что у вас медаль «За боевые заслуги»? — полюбопытствовал я. — Вы воевали?
— Неа.
— Так за что ж медаль?
— За заслуги... Это долго объяснять.
— Ну, так объясните.
— В другой раз уж.
После завтрака как-то мы шли в деревню Тростьё. Промерзлая тропинка тянулась по взгорку вдоль полей. Снег сдуло книзу. Ноги в тяжелых сапогах скользили по льду. Мы уж несколько раз ходили этим путем.