— Я понимаю, что такой подход для партийца негодный, но ничего с собой поделать не могу. Да и шоферскую работу люблю.
— Ничего, Петруша, главным быть не главное, — кивнул дядя Петя. — Делай, как душа велит.
— Видал! Старорежимное выискали название — душа. А я б на твоем месте пошел, — шумел дядя Миша.
— Ничего, ничего...
— Во тетери, во тетери! Маша, ты бы им втолковала.
— А может, ему от высокого поста радости нет?
— Радости...
— Совсем забыл! — обрадовался дядя Петя. — Вы Фильку Беспалова помните? Ну, того, который в Сухоносове всю жизнь коров пас, хвосты им крутил? Так вот, Филька теперя кондуктор! На транвае катается. Встретишь — не узнаешь. Он свою силу почувствовал, показалось ему, что он ныне после пастухов-то очень главный. Остановки объявляет, на пассажиров покрикивает. Ему от этого возвышение. И радость. Отца помнит, пороли, деда пороли, сам бывало портки на миру сымал, только улыбался. А теперя начальник!
— Ну это вы бросьте, — вставил дядя Миша. — И все равно Петруша не прав! Вон смотри, Сеньку Малочаева из кузовного на директора банка выдвигают. В царское время вашим превосходительством именовался бы!
— Да и снимут его! Ведь в нем одна видимость. Он же считать-то не умеет. Если в магазин за бутылкой с посудой пойдет, запутается, а тут банк!
— Может, и управляющего нашего снимут?
— Сам уйдет. Считай со дня на день. . .
— Это почему? Ты скажешь, Петруша.
— Хороший Никитич мужик. Но не тянет. Нет в нем инженерной грамоты. Не разбирается в деле, как надо.
А Степа ел пирог, варенье текло по щекам, и к разговорам взрослых прислушивался вполуха. Ему просто нравилось в гостях у дяди Пети. Нравилась тетя Маша, ее белые руки, нравились цветные стеклышки в буфете и то, что в чистой их комнате все стоит по местам аккуратно и уютно. Только девочка Клава смущала Степу. Она вырезала салфеточки из бумаги.
— Хотите я вас научу?
— Спасибо.
Еще у нее была тетрадка, в которую она записывала песни и стихи.
— Желаете почитать, я новые достала.
Он сидел на диване с Клавиной тетрадкой в руках и стеснялся, что занят таким девчачьим делом: стихи читает. Было ему не по себе, интересно и неловко. Вдруг как-то само это пришло, что среди девчонок есть некоторые очень даже ничего. Раньше он этого не замечал. Что ребята, что девчонки, разве что не дерутся те, да ябедничают Семину. «Товарищ Семин, а чего меня Огольцов за волосы дергает...» Шкраб стучал линейкой по столу: «Огольцов, прекратите ваше безобразие!» А тут начал замечать Степа, краснея, что говорят девчонки иначе и походка у пих другая, не такая как у ребят, и красивые они.
Степе захотелось любви. Смутное какое-то чувство захлестнуло его. Начал он представлять себя взрослым, женатым человеком, и получалось, что жена у него будет такая же, как тетя Маша. Тем же движением руки будет поправлять волосы. Такой же будет стоять в их комнате буфет. И тоже будут в выходные дни пироги с вареньем, и будут приходить к ним в гости Витька и Дениска и рассказывать будут заводские новости.
Степа еле дождался лета. В деревню ехал в предчувствии необыкновенной встречи. Там уже водили хороводы, играли в горелки, в жгуты, в оленя и еще — в фанты.
Он приехал на самый сенокос. Косили всей деревней, звенели косами по трухачевским, по никитинским лугам, добирались до дальних углов.
В первое же утро разбудил его Ванька Кулевич, худой, загорелый: «Вставай, Степка, косить будем!»
Отбил косу, мать завтрак приготовила. Дни стояли жаркие. В траве гудели пчелы. Пахло медом, кашкой. Бабы в ярких платьях сгребали сено граблями. Пот струился по спине и высыхал на солнце.
— Это тебе не в городе на всем готовом, — смеялся Иван.
Работу кончали с вечерней росой. Дома ужинали. Косцов плотно кормили, да и как иначе: за день намахаешься, руки-ноги гудят и глаза сами закрываются.
Взрослые мужики валились спать, а молодежь одевалась, ребята накидывали пиджаки, брали гармошку, гармониста — вперед и шли гулять по соседним деревням — в Тростье, в Трояново, в Грибовку... Чем дальше, тем девки лучше.
Степа рассказал Ивану о городском житье, об автомобилях, о кулачных боях, и деревенский друг все понял.
Голубые Ванькины глаза, всегда смешливые, сделались серьезными. Он наморщил лоб и вспомнил почему-то, что за селом Угодский завод стоит в лесах деревня Усадьбы, а в тех Усадьбах живет Анька, первая раскрасавица, красивей которой нет во всей волости. Ее заготовитель из Калуги украсть хотел.
— Кралечка собой натурально первый сорт!