По всем параметрам Иван Лихачев подходил для АМО, и управляющий Автотрестом собирался к двум часам везти его на завод, чтоб представить амовским партийцам как кандидата на директорскую должность. Они договорились встретиться в двенадцать. Было без десяти, но Урываев полагал, что на месте Лихачева сам приехал бы в Автотрест задолго до назначенного срока. Часа за полтора. Ведь в директора ж прочат! В тридцать-то лет на такую должность!
— Фира Наумовна, Лихачев не объявлялся?
— Да нет, товарищ Урываев. Нет его.
— И не звонил?
— Нет, никто не звонил, — отвечала Фира Наумовна басом.
— Значит, как придет, сразу ко мне.
— Конечно, конечно...
Лихачев пришел ровно в двенадцать. Вот ведь часы по нему проверяй! Нашел время, когда выдержку свою показывать... Буквоед?
— Иван Алексеевич, давай, заходи.
Невысокий, большеголовый, с румянцем во всю щеку Лихачев выглядел гораздо моложе своих тридцати. «Может, дату в документах подправил, — подумал управляющий. — Вот ведь и я, когда мальчишкой на войну стремился, подкинул себе два годика».
— Садись, Иван, закуривай.
— Я не курю.
— Может, ты еще и не пьешь? — засмеялся Урываев.
— Не пью. У меня с сосудами плохо после контузии.
— Дело мужское. Сосуды-то у тебя где?
— Не знаю. Доктор сказал.
— Верь ты им больше, докторам! — Урываев махнул рукой. — Ну как, подготовился к встрече? Там мужички зубастые, палец им в рот не клади, по локоть отхватят. Положение тебе с заводской программой известно? Вот и хорошо. Собирались в прошлом году выпустить 400 автомобилей, взяли обязательства, финплан обсудили, отрапортовали, обнадежили трест и выпустили... сто!
— Сто три, за прошлый год — сто три, — поправил Лихачев, глядя на управляющего большими круглыми глазами.
— Все знаешь! Но тут ошибочка твоя, там перерасчет был. Я ориентирую тебя на то, что положение у нас сложилось ненормальное. Автомобили покупаем за границей вместо того, чтоб делать у себя.
— Сложное положение.
— Курс взят на индустриализацию страны, а социалистическая индустриализация должна будет обеспечить ведущую роль промышленности решительно во всем народном хозяйстве. И для Москвы, в частности, путь определен, Иван Алексеевич, окончательный. Превратим Москву ситцевую в Москву металлическую, в Москву автомобильную. Это к твоей будущей деятельности имеет прямое отношение...
— Я постановление ЦК ВКП(б) от 29 июля сего года не хуже тебя знаю, — сказал Лихачев строго.
— Ясное дело... Не хуже... Само собой... — заволновался Урываев. — А только я тебя без напутствия, согласись, отпустить от себя не могу. Как хозяйственник и как партиец... Ты, Иван Алексеевич, в своей работе должен повседневно исходить из того, что классовые враги и капитулянты внутри партии используют сложную внутреннюю и международную обстановку и борьба эта идет не на жизнь, а на смерть. Опять же безработица, оппозиция в партии, анархосиндикализм и полуменьшевизм... Троцкий воду мутит... Ты парень молодой, юный, можно сказать, в автомобильных вопросах в ротных масштабах кумекаешь. Никак не больше, прости. А теперь потребуется тебе не батальонный даже, а государственный взгляд. Авто — это сейчас главная точка приложения основной индустриальной силы. Летом восемнадцатого кто про автомобили думал? А Ленин на АМО приезжал и выступал перед коллективом. Владимир Ильич нашел время, потому что роль автомобильного транспорта хорошо понимал. Тут тебе гражданская полыхает, тут тебе эсеры мятеж готовят, а он рабочим о производстве автомобильном говорил. О той важности, которую имеет современный авто для пролетарского государства. Для нашей с тобой республики. Вот теперь давай и подумаем, как же быть тебе, директору, как вести свою линию в луче, так сказать, тех заветов Ленина. Или будешь ты просто совслужащим, или весь твой жизненный смысл сойдется на твоей заводской продукции.
«А зачем я это ему говорю, — вдруг спохватился Урываев. — Он ведь и в самом деле не хуже меня все знает». — Смутился. Нашел время поучать! Но нежная урываевская душа была в беспокойстве: как-то встретят Лихачева на заводе. Хотелось ободрить его, сказать что-нибудь к месту, вроде того, что не боги горшки обжигают, двигай в добрый час. Но Урываев сдержался. «В пансионе благородных девиц следовало бы мне служить», — подумал. И выругался, вспомнив большой загиб Петра Великого. Для разрядки.