Сразу же начинать разговор о заводских делах молодой директор посчитал, видимо, неудобным, уселся на краешек стула, положил руки на колени, сидел, выжидал время.
Елизавета Кирилловна пригласила к столу, он и за столом сидел молча, ел бульон, заедал слоеными пирожками, одобрительно покачивая головой, чтоб красивой хозяйке было видно, что едой он вполне доволен: женщинам это всегда приятно, а сам все присматривался к Бондареву, то с одного, то с другого ракурса.
— Вы, Иван Алексеевич, спаржу хотите? — спросила Елизавета Кирилловна.
— Да я ее отродясь не ел, — сказал директор и смутился.
— Будто я ее ел, — разрядил обстановку Петр Платонович. — По мне трава травой и сытости от нее не может быть.
К концу обеда Лихачев почувствовал себя спокойней: Бондарев был человек как человек, гонора не показывал, и все разговоры относительно его строгости и недоступности показались сильным преувеличением.
— Дмитрий Дмитриевич, я ведь к вам по делу приехал, — сказал Лихачев, дотягивая кисель из закинутого стакана.
— Понимаю, что по делу. Так просто бы не приехали.
— И так просто приехал бы, если б был знаком. Давайте на завод съездим! О вас все довольно-таки тепло вспоминают. Бондарев, говорят, в коллективе, Бондарев...
— Сукин сын.
— Нет, ну зачем же так? Сукин сын... С какой стати. Вы ж, можно сказать, с богатым, даже богатейшим опытом автомобилист и в то же время в этом смысле остаетесь не охвачены. Страна цель ставит свои автомобили выпускать, а вы на отлете. Неужто сердце ваше не щемит?
Бондарев промолчал.
— И вот я, — продолжал Лихачев, облизывая губы, — имею мысль вернуть вас на ваше детище. Радость будет и вам, и нам всем.
— Нет, на завод я не поеду.
«Вот ведь упрямый, — подумал Лихачев, — козел самый настоящий, заладил! Но я тебя упрямей, я тебе докажу, я тебе...»
— Дмитрий Дмитриевич, ну что ж вы говорите! Возьмите, знаете ли, глаза свои в руки, снимите с сердца тяжелую калошу предвзятых мнений. Если мы не дадим автомобиль, что ж выйдет? Раздавят нас как малолеток. Что с новой Россией будет? Что с первой страной трудящихся людей, скинувших ярмо, а?
— Я вас понимаю. Но вы о деле приехали говорить или агитировать меня?
Кузяев зажмурился. Не хорошо что-то получалось. Зачем так.
— А разве агитировать не дело? — выпалил Лихачев и обвел присутствующих простодушным взглядом.
Во ведь как вывернул молодой директор! Ловко! Кузяеву такой поворот понравился, даже на стуле заерзал. От и до!
Бондарев кивнул, на щеке его дрогнула тонкая морщинка.
— Если у вас есть ко мне вопросы, то давайте пройдем в другую комнату, там удобней будет разговаривать. Спасибо, Лиза, обед был превосходный.
Прошли в кабинет профессора Шергина, сели в плетеные кресла друг против друга. Обстановка в кабинете была самая профессорская: книги по стенам, над рабочим столом портрет Ломоносова, в окне сияло мартовское солнце, и небо было синим-пресиним на всю глубину до астрономической бесконечности.
— Сколько вам лет, Иван Алексеевич?
— Уже тридцать, Дмитрий Дмитриевич. С ярмарки едем...
— Только тридцать. Вся жизнь впереди, ярмарка не кончилась. Вы много должны успеть. Расскажите мне, как обстоят дела на заводе.
— Честно? Честно скажу — хреново. — И опустил голову. — Извините, конечно.
Лихачев, волнуясь, поведал, что АМО — предприятие дефицитное, то есть получающее дотацию от Госплана, со всеми вытекающими отсюда последствиями: расценками, премиальным фондом и просто отношением. Не даешь прибыли, какое к тебе отношение? Плохое. Первые грузовики обходились заводу по 18 тысяч каждый. Такую дорогую машину, пусть нашенскую, советскую, но никто брать не хотел. За те же 18 тысяч у того же Опеля два грузовика можно было оторвать. Да и получше качеством. Государство назначило цену в 8 850 рублей, предоставив заводу возможность расширить производство.
— Нам бы такой подарок пятнадцать лет назад, — вздохнул Бондарев.
— Так Госплана ж не было! Царь был. Вот увеличим производство...
— Надо менять модель. АМО-Ф-15 безнадежно устарел. Тяжелый он, цветных металлов на него много идет, маломощный, центр тяжести высоковат. И хоть конструкция отработанная, частности дела не спасут. В каждой конструкции, Иван Алексеевич, как в рассказе, как в картине, есть свой сюжет. Сюжет может быть на пять страниц, может — на десять. Есть сюжеты на одну мелодию, есть на целую симфонию. Так вот, сюжет АМО-Ф-15 себя исчерпал. Дальше начинается пачкотня. Топтанье на месте. А это значит, мы отстанем от тех, кто начал раньше.
— Не людям, не медведю... Понимаю... А что делать? Чего спасет? Вы широко взгляните, Дмитрий Дмитриевич.