Он закончил юридический факультет Петербургского университета, работал в Министерстве путей сообщения, почти сделал карьеру, но однажды бросил он все к чертовой той матери, псу под хвост — нате, давитесь! — и с должности столоначальника сел за руль автомобиля, чтоб стать профессиональным автомобилистом и гонщиком, и шофером, и путешественником.
Беспокойная натура Андрея Платоновича требовала непрерывного движения, смены впечатлений, быстроты реакции. Все это дал ему автомобиль, самобеглый экипаж с двигателем внутреннего сгорания. Но бывший столоначальник, юрист-расстрига был не просто экстравагантным спортсменом, сторонником автомобилизации необъятных российских пространств, Андрей Платонович одним из первых понял, что надо спешить, нельзя терять ни минуты, автомобиль не просто светское баловство, но необходимость и знамение времени. «На Савраске далеко ли уедешь?» — гудел он своим глухим баритоном, и душа Мити Бондарева стыла в сладком восторге.
За три года до встречи в «Смоленске» Митю исключили из Харьковской техноложки за участие в студенческих беспорядках. Он перевелся в Томский политехнический, но и там курса не закончил, уволился в отпуск по семейным обстоятельствам и устроился помощником машиниста на железную дорогу. Тогда-то на каком-то из неведомых перегонов в жаркой паровозной будке ночью, а может быть, холодным синим утром, когда в окне белый пар клочьями летел на мокрую зелень, зародилась у него идея создания новой дисциплины, которая может быть названа инженерной композицией, или искусством проектирования сложных машин и заводов. На этом они и сошлись с Нагелем. Оба понимали, что самое главное сейчас дать ход русской промышленности. Индустрии. Машиноделанью. Создать свои машины.
— Машину нужно рисовать, я так понимаю, — говорил Митя, шагая по вытертой ковровой дорожке от фикуса до белой двери, за которой слышались звуки обычной гостиничной жизни. — Есть законы частностей и есть законы целого. Это как в медицине, чем дальше вы отходите от общего представления об организме до отдельных его органов, а затем — до клеток, молекул и атомов, тем дальше вы уходите от живого к неживому, от чувства, от слова, от сложного прекрасного букета только к цинку, только к железу, к магнию, к элементам, растворенным в нашей крови и теряете понимание целого. Тут ведь не просто сложение частностей. Завод это не десять или двадцать мастерских, собранных вместе. Вижу прямую аналогию с искусством. Есть законы цвета и есть законы картины в целом. А в музыке? Возьмем отдельный звук. Его можно препарировать сколько угодно. Но как бы глубоко вы не изучили его, это не поможет и не упростит вашу задачу в написании оперы или симфонии. Или концерт вы сочиняете для фортепьяно с оркестром. В силу вступают другие законы. Законы складывания. Но не сложения!
— Любопытно, — согласился Строганов. — Завод — организм, это я понимаю, и машина организм... Но Россия, мужицкая наша страна...
— Так-то оно так, — заключил Макаровский, поправляя и без того аккуратный свой пробор. — Причем здесь автомобиль и уважаемый господин Нагель? Автомобиль суровая реальность, а ваши мечты на нашей дикой почве иллюзорны.
— Автомобиль — оптимальная машина! В данный момент. Она потребует энергичных усилий, — продолжал Митя, одарив Макаровского снисходительным взглядом. — Она потребует оптимизма и большого творческого здоровья. Всего того, чего как раз нам не хватает! Автомобиль как точка приложения примет в себя массу составляющих. Металлургия, химия, электротехника... При Петре Первом такой точкой оказался флот, сегодня — автомобиль. Каждое время имеет такую индустриальную точку.
Так говорил Митя Бондарев, отставной студент, помощник паровозного машиниста Виндаво-Рыбинской железной дороги и автор журнала «Автомобиль».
Его первую статью об инженерной композиции Андрей Платонович печатать не стал. Но зачитал ее вслух своим сотрудникам и вызвал юношу к себе на Литейный, 36, оплатив дорогу за счет непредвиденных редакционных расходов. О чем уж они там говорили, вряд ли когда-нибудь удастся восстановить, но службу на железной дороге Митя оставил и опять же за счет щедрого Нагеля оказался в Бельгии на заводе «Фондю», где работал знаменитый инженер Жюльен Поттера, конструктор автомобилей. Это имя было хорошо известно и Строганову и Макаровскому.
— Если Жюльена пригласят к нам, здорово будет... Жюльен голова!