Иван Алексеевич мог только мечтать о таких автомобилях. Они рождались уже без него.
Кроме грузовиков, объединение «АвтоЗИЛ» выпускает легковые автомобили высшего класса, «представительские» лимузины — ЗИЛ-114 и ЗИЛ-117; автомобильные прицепы; V-образные двигатели, устанавливаемые на автомобилях Кутаисского и Уральского заводов, на автобусах из Львова и Ликино; производят здесь запасные части, рядные двигатели, различные изделия и полуфабрикаты для поставок по кооперации более чем на 100 предприятий, а также выпускают доброй славы домашние холодильники, которые все зиловцы, да и не только зиловцы, считают наилучшими и самыми наидолговечными, может, даже на всем белом свете от Гренландии до Австралии.
Объединение «АвтоЗИЛ» — шестнадцать заводов по стране. Сто с лишним тысяч работающих! И все это завод имени Лихачева. Большой завод. По современным масштабам — огромный. Но когда пишешь не про автомобиль, не про холодильник, а про живого человека, давшего имя заводу, надо отрешиться от сегодняшнего дня и начать с самого начала пути.
Его село называлось Озерёнцы. Уезд был Веневский, а губерния Тульская.
Уездный город Венев, дремавший в самоварном дыму, в черемуховом и сиреневом цветенье, торговал овсом и говядиной. Из промышленных предприятий крупнейшим был винокуренный завод. Выпускали зеленого змия. И разливали. В штофы, полуштофы и маленькие шкалики, которые в местном населении шутейно назывались «мерзавчиками».
Будущий красный директор Московского автомобильного, своего имени завода, Иван Алексеевич Лихачев первый солидный автомобиль увидел в Санкт-Петербурге, куда его отправили учиться ремеслу. Автомобиль, чадя сизым дымом, чавкая резиновыми шинами и гремя железом, катил по торцовой питерской мостовой. Шофер в кожаном кепи с прямым козырьком, в очках от ветра, как у авиатора, и в черных перчатках с крагами, энергично нажимал на красную резиновую грушу. Автомобиль сипло крякал, прокладывая себе путь среди извозчиков и пешеходов, снующих по площади перед Московским вокзалом императорской Николаевской железной дороги.
Так он и врезался в память, этот автомобиль, а рокот его бензинового двигателя застыл во времени. Стоило только задуматься и прикрыть глаза, как он возникал: сначала звук, а потом сам «авто» на заезженном снегу, пожелтевшем как старая страница.
В Соединенных Штатах он встречался с Генри Фордом-старшим. Старик, создатель крупнейшей автомобильной империи, пригласил его к себе отобедать. За столом вели разговоры на разные темы вообще. Об автомобилях ни слова. А затем, когда принесли сигары и кофе, Форд наклонился, сказал доверительно:
— Вы родились под автомобильной звездой. Вас поили не молоком матери, а бензином, черт возьми.
— Это вы мне комплимент... Бензином...
Форд засмеялся. Его бритая щека яхтсмена и автомеханика дрогнула.
— Дорогой мистер Лихачев, — сказал он улыбаясь, — теперь вы убедились, что все дороги ведут в Америку. Вы, крупный советский промышленник, многому научились у нас. Ведите хозяйство у себя по-нашему, и вы добьетесь успеха.
Переводчика звали Любомир Шпирович Голо. Когда-то он работал на заводах Форда, затем вернулся в Москву и слесарил на Московском автомобильном имени Ферреро. По национальности был сербом. Английский знал не слишком, но в Детройте автомобильщики его понимали: крыл хорошим станочным жаргоном, так что сразу возникало полное взаимопонимание.
— Скажи ему только вежливо, что, во-первых, я не промышленник, — сказал Лихачев, поворачиваясь к переводчику. — Я слуга народа. Директорская должность мною получена не по наследству, а по воле моей партии. Что касается путей-дорог, тут ты, Любомир Шпирович, не ошибись, они, скажи ему, временно ведут в Америку. Придет день, и им у нас можно будет многое подзанять...
Форд кивнул: может быть. Может быть... Спорить ему не хотелось. На дворе стоял 1930 год.
— Нам нужны такие люди, как вы. Вы бы и у нас далеко пошли. По всему видно, — сказал Форд.
— Сомневаюсь, — сказал Лихачев.
Когда садились в машину, вежливый хозяин упругой походкой вышел на крыльцо. На нем был спортивный костюм. Ветер забрасывал галстук на плечо. Любомир Шпирович охнул: «Иван Алексеевич, уважение-то какое. Сам Форд! Это ж надо... Генри Форд!..»
— Деловой парень, — согласился Лихачев и приложил правую руку к шляпе. Пришлось ему купить в Штатах серую шляпу с черной лентой, век бы ее не видеть, здорово она мешала с непривычки. Фасон назывался «молодой конгрессмен».