Выбрать главу

Лихачев прищурился, увидел впереди косматого дядьку в холщовой рубахе, растоптанные сапоги и бесформенный картуз, сдвинутый на затылок придавали всей его фигуре каменную монументальность.

— А ну, — крикнул директор, обращаясь к косматому дядьке, — сымай портки! Сымай, кому говорю! Показывать сейчас начну, что они с тобой делать будут, немцы те и японцы те и в праздники, и в будни, мать твою и бабушку твою и тетку конопатую в загробное рыданье! Кругом заворот кишок!

— Товарищ директор...

— Какой я тебе товарищ? Я третьи сутки с завода не вылазю, а ты работать не хочешь! — Сел на ящик, пригладил волосы. — Закурить дайте. Разнервничался.

Не дали.

— У нас заработок, небось, меньше твоего.

— На табак не хватает.

— Не хватает, — вспыхнул Лихачев. — А мне хватает! Я очень много зарабатываю. И все, значит, это в парижский банк отправляю. На вчерашний день ровно у меня три мильона было. И еще я дочке своей Вальке особняк в Ницце построил и дом купил, где вот только не знаю. В Берлине, по-моему...

— Крестьяне мы, уговор был, директор, до сенокоса...

— Давай по-хорошему, Иван Алексеев, детки у всех, семейные мы, хозяйство.

— Что хотите, — сказал тихим голосом, — согласья моего нет, ребята. Я б на вашем месте, как хотите, завода не бросил бы. Потерпел бы год, другой. Поймите: автомобиля не будет, будет помещик. Вернутся сукины коты. Теперь идите и думайте, это не от меня зависит. Не директор законы издает. История. — Указал рукой на лежащего Федю, тот все еще хрипел и пена стекала изо рта. — Уберите его. И в медпункт. Кто бросит работу, судить буду без пощады, расценивая как саботаж...

Прошел сквозь толпу решительной походкой с кожаным хрустом. Сапоги на нем были новые и тугой ремень. Обернулся. Махнул рукой: «Расходись! Кончай митинг!»

Вставало над Симоновкой дымное фабричное солнце. Сияли церковные купола на зеленом даниловском берегу, гудели заводы, фабрики, и странно было, что не нужно никуда спешить. Занятия на подготовительных курсах при техникуме начинались в два часа дня.

Степа завтракал, прибирал постель и садился чертить гаечный ключ, первое задание по черчению.

К восьми часам валила в завод утренняя смена. Надрывались трамвайные звонки, хлопали в бараке двери, сквозняки пахли утренним табачным дымом и постным маслом. За последним гудком наступала тишина, которой, кажется, никогда раньше Степа не слыхал.

Во дворе трепыхали на веревках одеяла и простыни, мирно позванивали бидонами молочницы, возвращавшиеся в деревню Кожухово. К девяти выползали на улицу детишки, бегали под окнами, играли в красных и белых. Шаркал по мосткам татарин-старьевщик, тянул глухим голосом: «Старьё берем! Старьё...»

Отец уходил чуть свет. Став начальником гаража, он дома почти не бывал, и дядя Михаил Егорович жалел отца: «Вот она, руководящая работа», — говорил, поджимая губы.

На заводе вовсю уже развернулась реконструкция, поднялись краснокирпичные коробки новых корпусов. На помощь строителям приезжали с песнями красноармейцы городского гарнизона, счетоводы, артисты, работники советской торговли.

День пуска завода несколько раз переносили. Сначала говорили, что будут пускать в августе, потом — в сентябре. Но в основном все уже было закончено, справились без Степы.

Утром проходил по мосткам вдоль барака стекольщик, нес на плече плоский ящик со стеклами, и в стеклах горело солнце. Регулярно наведывался слесарь по кастрюлям, по металлу и по салу — так его звали. Орал дурным голосом: «Лудим, паяем... Кастрюли, чайники, самоварные трубы...» Частым гостем бывал точильщик. Пристраивался со своим станком где-нибудь в тенечке, кричал, как петух, задрав голову: «Ножи, ножницы точим... Мясорубки... Бритвы правим...» Его окружала ребятня, стояли кружком, смотрели, как летят из-под вертящегося наждачного колеса желтые, красные искры.

Проходила мимо, всегда мимо, толстая почтальонша в суконном форменном бушлате, несла тяжелую сумку. Однажды остановилась, постучала в дверь: «Вам письмо».

Тихое утро плыло над Симоновкой.

— Спасибо. Чаю не хотите?

— Не за что. Служба такая.

— А нам письма есть? — поинтересовалась соседка тетя Маня Игнатенкова и глазом скосила, чтоб адрес прочитать, кто это Кузяевым пишет.

— А вам пока нету, — ответила почтальонша и рывком подтянув на плечо сумку, пошла дальше.