— Автомобильный двигатель и защита окружающей среды, там интересные решения и конфликты есть...
— Конфликты, — насмешливо хмыкнул Арнольд Евсеевич. — Конфликты! Вы все с ума посходили, вас интересуют только автомобили, телевизоры, кофемолки, патефоны, то есть проигрыватели, как будто другой темы нет. Вы тоже будете доказывать, что техника портит человека, мещанином он от нее становится и себялюбцем, в отличие от сельского первозданного жителя, который не страдал избытком техники, а потому любил соседей и природу? Верно ведь, а? Будете ведь...
— Тут особый случай.
— По мнению кардинала Ришелье, все особые случаи имеют личную окраску. Без окраски они просто случаи. Поймите, Геннадий Сергеевич, у меня уже сил нет читать на эту тему. Помню, лет пятнадцать назад были физики и лирики. Спорили с пеной у рта, доспорились до того, что ветка сирени нужна и в космосе. Этакая смелость мышления! Замах какой! А вот мне сирень эта не нужна ни на земле, ни в космосе, у меня от нее аллергия. Ну да ладно... Значит, вы хотите писать о новом автомобильном двигателе? Я вас правильно понял? И тоже, небось, включитесь в отчаянный спор, доказывая, что моторы ваши портят не только воздух, но и души. Я знаю, вам всем потребно широко мыслить.
— Вы смеетесь...
— Гена, — иногда Сам называл меня по имени и на ты, но редко. — Гена, пойми, я только что сдал в набор профессора одного статью. Диспут. Спор. На этот раз не физики и не лирики, а — «следы на асфальте и следы в жизни». Будто выйти на асфальт это все равно, что «выйти на панель», и духовные ценности следует искать в чистом поле, в лесу, в тайге, в огороде, а на асфальте их нет. Известно ли тому профессору, что к двухтысячному году половина населения всей земли будет жить в городах, на асфальте?
— Я его не читал.
— Вы хитрый парень, Гена, вы уходите от ответа, но я-то знаю, что вы хотите написать.
— А я не знаю.
— Так как же вы просите командировку, если вы не знаете? — Сам встал, подошел к окну и поднял жалюзи. Он стоял ко мне вполоборота, тяжелый и квадратный в черном шерстяном костюме. Солнце резало его лицо пополам.
— Техника, техника, — вздохнул он. — Дочка замуж вышла, а жене моей несерьезным этот брак казался. Вдруг приходит радостная с известием: молодые холодильник купили. И вся счастьем светится. Холодильник, железный аппарат для понижения температуры, эмалированный шкаф — символ семейной стабильности. На первом этапе. Семья с него начинается.
— С любви семья начинается.
— Любовь не символ. Любовь — это жизнь. К слову не придирайтесь. Помню, я женился, нам с женой дали комнату в общежитии, и я с Зацепы тащил на извозчике матрас о четырех ножках. Я его привез и выгрузил, и все поняли, что мы семья. Я к тому холодильник вспомнил, чтоб показать вам, мне, себе, нам, как жизнь меняется. Племянница из Каширы приезжала — в лифт боялась войти, а теперь «Москвича» с мужем купили, у него близорукость большая, она за шофера, ключики на пальце вертит: «Дядя, где у вас здесь правый поворот, мне на Садовую надо будет вывернуть». Но ведь все эти холодильники, матрасы, кофемолки, которые людей будто бы мещанами делают, — это не техника, это бытовая техника. Так вы про технику или про бытовую технику писать будете? О чем все же?
— Я хочу про новый двигатель. Решается проблема, как сберечь воздух.
— Это интересно. Воздух... Так давайте попросим написать об этом специалиста по двигателям. Специалисту всегда больше веры. — Сам смотрел на меня добродушно, откинулся в кресле и опустил желтые веки. — Я был молодым газетчиком, когда вызвал меня к себе Кольцов и отправил на Уралмаш, на завод заводов. Тридцатый год, весна и солнце, будто и не я жил, когда вспоминаешь... Приехали мы с фотокором в Свердловск, там показали нам подъемный кран — тонн эдак сто он ворочал, — и для наглядности подняли паровоз. Я потрясенный ходил. Вот мощь! Вот сила! Когда же вы поедете в Свердловск и гостеприимные хозяева захотят вас удивить, они не будут задирать паровоз. Или тепловоз. Они вам чего-нибудь другое покажут, менее, более впечатлительное, но другое.
— Я не собираюсь ехать в Свердловск.
— Это еще не решено, — хитро усмехнулся Сам. — Я не думал о вас, но вы мне подсказали выход. Мне пришло письмо с Урала, заводские историки натолкнулись на мою сорокалетней давности статью про их завод и приглашают к себе. Я ехать не могу, но вижу интересный очерк.
— Арнольд Евсеевич, меня интересуют автомобили. Я хотел бы написать книгу...
— Я старый человек, — перебил Сам. — Я много что видел, мой юный друг. Много всякого горячего, холодного, теплого, но самое печальное, уверяю вас, самое непростительное, когда хороший журналист становится посредственным писателем. Все понятно, у вас свои планы, свои мечты, но вы служите в газете, и это прекрасно. Я хочу, чтобы вы написали о заводе не в свете этого никчемного асфальтотропиночного спора, а отрешась. Видеть в технике только миксеры и соковыжималки, которые портят человека, отрывая его от умственного и морального совершенствования личности, — убого. Да и почему они портят?