Наконец уголь загрузили. Сделали большую приборку. Все помещения окатили забортной водой, отдраили и отлопатили, корабли стояли готовые к дальнейшему плаванию, но адмирал, видимо, решил дать короткий отдых.
Однажды тихим утром машинный квартирмейстер Петр Кузяев сошел на берег. В белой форменке с синим воротником, в белых брюках он спрыгнул на стенку, и ему показалось, что земля упруго качнулась под ногой. Плескало море. Вокруг застыла сонная тишина.
Вдоль самого берега стояли навесы с угольными брикетами. Пахло разогретым антрацитом. Рядом помещалась таможня, и два таможенных чиновника под тентом пили воду со льдом.
Кузяев поправил бескозырку в белом чехле и неторопливо двинулся в город по аллее, усаженной косматыми пальмами, мимо белой губернаторской виллы, застывшей в зеленой тени, мимо кабачка «Кафе де Пари», где уже сидели офицеры с эскадры все в белых кителях, в пробковых шлемах и шумно разговаривали, звеня бокалами с холодным красным вином.
В тот же вечер он писал письмо в Калужскую губернию в деревню Сухоносово, пытаясь передать все свои впечатления.
«Добрый день или вечер. Здравствуйте, дорогие родители, отец Платон Андреевич и мамочка Аграфена Кондратьевна. Низкий поклон из дальней стороны.
Здравствуйте братья, Илья Платонович, Иван Платонович и Сергей, здравствуйте сестры Аннушка, Пелагея и Василиса Платоновна с детками и супругом Василием. Привет и слова сердечные всем сродственникам Кузяевым, в первую голову Петру Егоровичу, Михаилу Егоровичу и Васятке, как они там, дорогие наши, живут в Москве...» Далее Петр Платонович перечислял других своих родственников, чтоб ни у кого не было обиды. Эту часть письма пропускаем. Затем: «А земля здесь, на Мадагаскаре, чистый чернозем. Чего не воткнешь, все тебе растет. Бананы да ананасы едим, как репу. Картошки мало и дорога, а капусты, к примеру, вовсе и нету. Квашеной не знают. Тоскуем по щам. Капусту заготовлял нам Кронштадтский морской госпиталь, так вся вспухла от жары. Пять бочек за борт, одна — в дело. У вас сейчас морозы, лежит снег, а здесь теплынь. Скот ходит нагульный, гладкий, а роги разлетом, считай, в сажень, чудно́. Много трудов кладем в походе на подлого неприятеля с верой в победу, да и как оставить отечество в поругании, сами, небось, понимаете, чего натворили япошки...»
Последняя фраза наверняка написана для Платона Андреевича, большого патриота, воспитывавшего сына в высоких мыслях. Все Кузяевы, что служили в драгунах и кавалергардах по конной части за веру, царя и отечество, живот свой не щадили, и Петру Платоновичу наверняка хотелось показаться отцу.
Уже пал Порт-Артур, это знали и в Носси-Бэ и в Сухоносове. Задача 2-й Тихоокеанской эскадры усложнялась. Остатки русского флота на Востоке были затоплены на артурском рейде, и нельзя уже было надеяться ни на чью помощь. Только на самих себя, да еще с таким адмиралом. Но, может, Петр Платонович искренне верил в победу, кто скажет теперь. Наверное, так. Но только в Носси-Бэ вся эскадра писала письма. Писал сам адмирал, несколько строк из его письма приведем чуть позже, писали старшие офицеры и младшие. Пожелтевшие страницы тех писем ныне хранятся в архивах. За окном проносятся машины. По весенним лужам катит троллейбус. Надо приложить усилие, чтоб перебраться в тот давно прошедший день с его давно прошедшими тревогами...
«Говорят, что мы скоро уходим во Владивосток. Неправда. Идти туда после падения Артура, — пишет жене капитан 1-го ранга Семенов, командир броненосца «Бородино», — идти в том составе, что мы имеем, нельзя, бессмысленно: да мы, я в этом уверен, и не пойдем, даже соединившись с 3-м отрядом. После сдачи Мукдена, что принесли нам французские телеграммы, идти мы не можем; этого не должно быть, в противном случае это будет роковая ошибка».
«Адмирал, кажется, скоро совсем спятит, — пишет другой офицер, лейтенант Владимирский, — по ночам ему все чудится что атакуют миноносцы, а в обращении с подчиненными дошел до того, что одного капитана второго ранга схватил за шиворот. Вероятно, скоро начнет кусаться».
Писали не таясь: впереди была смерть со славою или без и плевать, если письма вздумают перлюстрировать для высшего начальства. Горе стране, вот так вот запросто пославших своих сыновей на верную гибель! Дома должны были знать всю правду. Всю целиком!