- А ну, глядите, как славит господа вот этот самый большой дельфин! Более всех усердствует. Смотрите, что он вытворяет в воздухе! - Райкос показал пальцем на дельфина, который выделялся не только большими размерами, но и высокими прыжками. Торпедой вылетал из глубины моря, переворачивался в воздухе, и, шлепаясь в воду, выбивал из нее снопы брызг. Он проделал антраша так, что брызги долетели до мостика низко сидящей "Санта Клары" и окатили всех, кто на нем стоял, в том числе отца Варфоломея и Райкоса.
- Молодец, дельфин! - рассмеялся Райкос, смахивая капли морской воды с кончиков пальцев и усов.
Его веселость заразила своей непосредственностью окружающих, моряки и солдаты улыбались. И Райкос не мог удержаться, чтобы не задеть преподобного, который, надувшись, вытирал платком обрызганное лицо.
- Ну что, святой отец, досталось и вам? Видно, эта тварь не любит, когда про нее говорят глупости.
Райкос потом упрекал себя за то, что с его языка сорвалась в адрес преподобного такая язвительная фраза. Но она сорвалась. Сказано было громко, ее услышал весь экипаж, и в ответ раздался дружный хохот.
Это привело в ярость Варфоломея. Ошеломило его. Священнослужители пользовались в народе большим авторитетом, они являлись наиболее грамотной частью населения Греции. Священники пробуждали национальное сознание, ненависть к завоевателям. Поэтому их слушали беспрекословно. А тут вдруг Варфоломея осмеяли.
Придя в себя, он грозно произнес:
- Вы кощунствуете, господин губернатор!
Это вызвало еще больший смех.
И преподобный Варфоломей понял: бесполезно тягаться с господином губернатором. Он замолк, натянул на голову капюшон плаща, надетого поверх рясы, хотя было жарко, и с перекошенным от гнева лицом, потупив глаза, засеменил в каюту. Он все никак не мог понять: как над ним, божьим пастырем, могли смеяться матросы и солдаты? Самолюбивый и злопамятный, он не питал к ним ненависти. Не от христианского всепрощения, а оттого, что считал простой народ не более, как стадом... "Хитрый пастух может увлечь за собой стадо куда угодно", - говорили завоеватели. В этом взгляды преподобного совпадали с взглядами османских завоевателей.
Одного лишь не мог понять отец Варфоломей: как Райкос сумел завоевать сердца солдат и матросов? Да еще так, что они глумятся вместе с ним, безбожником, над служителем религии. Несомненно, губернатор не такой уж простак! Он - опасный афей... Наверное, один из тех русских вольнодумцев, которые подняли руку и на царя земного, и, разумеется, на небесного! Нынешний президент, хотя и прикидывается христолюбивым правителем, тайно покровительствует опасному вольнодумцу. Недаром говорят, что президент окружил себя такими же, как безбожник Райкос. Вот откуда идет скверна сия!.. Но отец Варфоломей свято блюдет чистоту веры. Он за версту чует афея.
В душной каюте преподобный вынул из своего походного саквояжа бутыль с чернилами, пачку пишущей бумаги, гусиные перья. Почерк у него отличный, каллиграфический, слог - ясный. Он знает, что написать и куда. Пусть знатные люди Греции будут уведомлены, какого вольнодумца поставил на пост губернатора хамелеон-президент. Пусть все знают об этом!..
18. МОРСКАЯ ДОРОГА
Сумерки незаметно наползли на Эгейское море. Над мачтами саколевы сверкнули звезды. Райкос сел на скамейку, снял выцветшую форменную фуражку. Встречный ветер перебирал его вспотевшие волосы. Губернатор прислонился лбом к перилам и смотрел на море, которое, словно черное бездонное зеркало, отражало опрокинутое небо.
Казалось, перед ним открылась вся вселенная. Она представилась ему необъятной, как все те большие и малые дела, которые должно свершить человечество, чтобы не деградировать, не выродиться. Сколько надо сделать лишь в такой небольшой стране, как Греция, чтобы превратить ее в свободное государство! Чтобы эта колыбель цивилизации не погибла в рабском ярме, которое она несет уже не одно столетие. Чтобы люди не прозябали здесь в голоде, невежестве, фанатизме.
"...Я приехал сюда сражаться за свободу, - думал Райкос. - Но в моей стране такое же рабство. Лучшие люди России - самые умные, образованные, честные - гремят цепями в сибирских казематах. А тупые, темные, жестокие фанатики, вроде попа Варфоломея, поучают, травят ученых людей, обманывают народ, насаждают темноту, дикость. Я воюю с султаном - деспотом Мурадом, а мой царь, император Николай, разве лучше этого жестокого османа? И все же хорошо, что я воюю здесь за благородные идеалы. Моя судьба предпочтительнее жизни какого-то помещика, властелина крепостных крестьян. С точки зрения нравственности нет ничего позорнее благоденствия в барской усадьбе. Пусть здесь моя жизнь подвержена опасностям, но она посвящена свободе и справедливости, и в этом отношении я, наверное, самый счастливый человек..."
Размышления Райкоса прервала одолевшая его усталость. Мерное покачивание идущей в ночной мгле саколевы, ритмичное шипение волн, рассекаемых килем, сделали свое дело. Убаюканный, он не выдержал - положил голову на перила, словно на жесткую подушку, закрыл слипавшиеся глаза - и, как подобает человеку с чистой совестью и здоровыми нервами, быстро уснул.
Подошедшие Игнатий Варвацис и Иванко хотели было поднять его, проводить в каюту, где для него была приготовлена постель, но, увидя, как он сладко похрапывает, решили не будить.
- Пусть отдохнет на вольном воздухе, так здоровее, - сказал Иванко, и Варвацис согласился с ним.
Спалось не хуже, чем в мягкой, теплой постели. Пробудился Райкос на рассвете от бодрящего холодка, почувствовав на лице капельки предутренней росы. Она освежила и умыла его... Вынув из кармана широкий платок, он им, как полотенцем, насухо вытер лицо и стал рассматривать пустынное темно-синее море. На волнах, опутанных пеной, еще покоилась тень умирающей ночи. На восточной стороне горизонта появился крохотный набухающий бугорок восходящего солнца. Он быстро разрастался, и вот, наконец, выкатился огромный багряный шар, стремительно поднялся над волнами, щедро разбросав по всему огромному водному простору цветасто-ослепительные блики. И тогда, как по условному сигналу, за кормой саколевы, откуда ни возьмись, опять появилось стадо резвящихся дельфинов.
- Вот они, слуги Посейдоновы. Появились - к удаче! Посейдон послал их к нам, значит, благоволит, - сказал Райкосу вышедший на палубу матрос со шваброй.
А тем временем солнце уже поднялось, и равнина моря становилась зеленовато-бирюзовой, переходя у горизонта в молочно-бирюзовую пелену. Справа показались темные пятна гористых берегов. Когда саколева приблизилась к ним, вынырнул, сияя снегом, конус вершины.
- Это Олимп, - пояснил Игнатий Варвацис. Он подал Райкосу подзорную трубу. - Посмотрите, обычно вершина горы скрыта. Но сегодня боги, обитающие на ней, очевидно, в хорошем настроении, и облака не закрывают ее...
- Может, олимпийские боги будут настолько милостивы, что разрешат лицезреть и себя, - усмехнулся Райкос и навел подзорную трубу на Олимп.
- Увы! Боги давно изгнаны оттуда. Скорее вы можете увидеть султанских головорезов, которые захватили даже Олимп. Ну что, не видать их там?
- Нет, расстояние слишком большое. В оптические линзы видны лишь темные полосы, которыми покрыта гора.
- Это расселины, ущелья, склоны Олимпа, заросшие кустарником и деревьями.
- Жаль, что олимпийские боги сбежали. Хорошо бы, например, показать отцу Варфоломею Зевса или Афину... Любопытно, что бы он сказал?
- Стал бы изгонять, крестясь, дьявольское наваждение, - рассмеялся Варвацис и тут же оборвал смех. - Однако я вам не советую шутить с ним. Такие деятели у нас могущественны, а религия в почете...
- Неужели и здесь надо бояться невежественных попов? Я думал, что у вас, в Греции, в этом отношении лучше, чем в России.
- Не лучше, а хуже. Попы бывают страшнее османов, - смущенно улыбнулся Варвацис.