«В рабстве? Моя мать?» — Татцель трудно было представить себе такую возможность, и она отбросила эту идею, слишком нелепую, чтобы о ней стоило беспокоиться. Покосившись на Эйласа, она подумала: «Странный человек! Временами угрюмый, осторожный и практичный, как старик, а иногда порывистый, как юнец. Какие только разновидности не попадаются среди рабов! Загадочное стечение обстоятельств! Зачем он меня так безжалостно преследовал? Надеется на выкуп?» Она спросила: «Кто ты такой? Тоже солдат? Или бандит?»
Эйлас ответил не сразу: «Скорее солдат, нежели бандит. Но я — ни то, ни другое».
«Кто же ты, в таком случае?»
«Как я уже упомянул, я — рыцарь из Тройсинета, благородного происхождения».
«Я ничего не знаю о Тройсинете. Почему ты оказался так далеко от дома? Зачем ты подвергаешь себя опасности? Тебе следовало бы оставаться в Южной Ульфляндии».
«Одна из причин в том, что я желаю наказать ска за грабежи и захват мирного населения в рабство; кроме того, по правде сказать…» — Эйлас прервался. Глядя в пламя очага, он решил не продолжать.
Татцель желала слышать продолжение: «По правде сказать — что?»
Эйлас пожал плечами: «В замке Санк меня заставили стать рабом. Я часто наблюдал за тобой — ты ходила мимо, и я стал тобой восхищаться. Я поклялся, что когда-нибудь вернусь и встречусь с тобой в других обстоятельствах. Такова одна из причин, по которым я здесь нахожусь».
Татцель задумалась: «Ты настойчив. Очень немногим скалингам удалось бежать из замка Санк».
«Меня поймали и отправили смертником в Поэлитетц, — сказал Эйлас. — Но оттуда я тоже сбежал».
«Ты рассказываешь сложные и запутанные истории, — раздраженно отозвалась дочь герцога. — Они не поддаются пониманию и мало меня интересуют. Ты причинил мне боль и неудобства — это все, что я знаю. Твои низменные поползновения оскорбительны и вызывают отвращение: то, что ты решил о них распространяться, свидетельствует об отсутствии настоящего воспитания».
Эйлас рассмеялся: «Совершенно верно! Какими наивными и грубыми кажутся надежды и мечты, когда облекаешь их в слова! И, тем не менее, я всего лишь искренне ответил на твой вопрос. Необходимость отвечать помогла мне кое-что понять. Точнее говоря, пришлось признаться самому себе в некоторых вещах».
Татцель вздохнула: «И снова ты говоришь загадками. Мне нет дела до твоих проблем».
«Все очень просто. Если юноша и девушка мечтают примерно об одном и том же, они становятся друзьями и, если таково их влечение, любовниками. Если же это не так, им неприятно находиться в обществе друг друга. Простая на первый взгляд концепция, но очень немногие дают себе труд ее учитывать».
Татцель смотрела в огонь: «Меня не трогают твои сожаления и фантазии. Объясняй их кому-нибудь, кто способен испытывать к тебе сочувствие».
«Значит, пока что мне придется помолчать», — заключил Эйлас.
Уже через несколько секунд Татцель заявила: «Удивительно, что твоя банда отважилась на вылазку так далеко от границы».
«Эта загадка тоже объясняется очень просто. Так как мы намеревались осадить замок Санк, необходимо было проехать соответствующее расстояние».
Наконец Татцель на самом деле удивилась: «И вас, конечно же, разбили в пух и прах?»
«Напротив. Цитадель уцелела только потому, что мы не привезли осадные машины. Но мы уничтожили все вокруг замка и отступили, чтобы нападать на ска в других местах».
Татцель негодующе уставилась на него: «Это тяжкое преступление!»
«Всего лишь давно заслуженное возмездие — и это только начало».
Девушка мрачно наблюдала за языками пламени: «И что ты собираешься сделать со мной?»
«Я захватил тебя в рабство — так же, как это делают ска. Ты моя рабыня. Потрудись вести себя соответственно».
«Это невозможно! — яростно воскликнула Татцель. — Я не кто-нибудь, а ска, причем самого высокого происхождения!»
«Тебе придется привыкнуть к новому положению. Жаль, что ты сломала ногу и еще не можешь мне прислуживать».
Положив подбородок на два сжатых кулака, Татцель не отрывала глаз от очага. Эйлас встал и расстелил плащ на подстилке из травы: «Пожуй еще ивовой коры, чтобы боль не мешала тебе заснуть».
«Не хочу больше жевать кору!»
Эйлас наклонился к ней: «Возьмись за мое плечо, и я отнесу тебя на постель».
Поколебавшись немного, Татцель подчинилась, и Эйлас перенес ее на травяную подстилку. Развязав шнурки на сапожках, он осторожно снял с нее обувь: «Тебе удобно?»
Татцель ответила непонимающим взглядом, словно не расслышала вопрос. Эйлас отвернулся и вышел наружу, чтобы прислушаться к звукам ночи.