«Разумеется, нет! — с изумлением заявил хозяин. — У меня возникло впечатление, что вы пожелали проверить, соответствуют ли удобства „Рогов Кернууна“ моим описаниям!»
«Не более чем за два гроша».
Дильдаль помрачнел: «В дешевой комнате сыро; кроме того, она не готова».
«Дильдаль, если вы желаете, чтобы я уплатил вам по счету, постарайтесь придерживаться предварительно назначенных цен».
«Вот еще! — пробормотал Дильдаль; его нижняя губа отвисла, обнажив темные лиловатые зубы. — Чтобы мне не пришлось выполнять лишнюю работу, вы можете переночевать здесь за три гроша».
«Будьте добры, укажите эту цену в письменном виде, не сходя с места, чтобы впоследствии не возникло никаких недоразумений». Дильдаль начал писать, но Эйлас, внимательно следивший за ним, остановил его: «О нет! Не по три гроша с каждого! Три гроша с нас обоих!»
«Вы — придирчивый постоялец, — проворчал Дильдаль. — Обслуживать таких, как вы, невыгодно».
«Человек не может тратить больше, чем у него есть! Если постоялец понесет чрезмерные расходы, он может лишиться лошадей!»
Дильдаль только крякнул: «Ужинать будете?»
«Как только освежимся в этой удобной ванне».
«За такие деньги я не могу предложить горячую воду».
«Что ж! Раз мы успели навлечь на себя ваше недовольство, придется обойтись холодной водой».
Дильдаль отвернулся: «На мой взгляд, ваша мелочность достойна порицания».
«Надеюсь, вы продемонстрируете образец великодушной щедрости, когда мы будем ужинать».
«Посмотрим», — сказал Дильдаль.
За ужином Эйлас и Татцель сидели в трактире практически одни — только в дальнем углу помещения два друида в бурых рясах склонились за столом, поглощая содержимое своих мисок. Покончив с едой, друиды встали и подошли к стойке, чтобы уплатить по счету.
Эйлас тоже подошел к стойке и пронаблюдал за тем, как каждый из друидов положил на нее по грошу, прежде чем удалиться.
Дильдаль был несколько раздражен тем, что Эйлас оказался свидетелем расчета: «Так что же? Что вы будете есть?»
«А что вы можете предложить?»
«Чечевичная похлебка подгорела, ее сегодня не будет».
«Мне показалось, что друиды ели свежую жареную форель. Вы могли бы поджарить для нас пару форелей и подать салат из огородной зелени и водяного кресса. Друиды ели что-то еще — что это было?»
«Мой особый деликатес: хвосты раков с вареными яйцами и горчицей».
«Подайте нам этот деликатес тоже, а также хлеб, масло — и, пожалуй, фруктовый компот».
Дильдаль поклонился: «Как прикажете. Вы пьете вино?»
«Принесите нам флягу вина, достаточно доброкачественного, но не слишком дорогого; при всем, пожалуйста, учитывайте, нашу бережливость. Она не уступает прижимистости друидов».
Эйлас и Татцель не смогли придраться ни к чему, что им подали на ужин, а Дильдаль вел себя почти прилично. Татцель, однако, с подозрением поглядывала на него исподлобья: «Он часто делает какие-то пометки мелом на своей доске».
«Пусть делает пометки хоть до скончания века. Если он слишком много о себе возомнит, тебе достаточно объявить, что ты — леди Татцель из замка Санк, и он тут же язык проглотит. Знаю я его породу».
«Но я думала, что я — рабыня Татцель».
Эйлас усмехнулся: «Верно! В связи с этим обстоятельством твои претензии могут не произвести должного впечатления».
Они поднялись в свои комнаты и улеглись на разные постели; ночь прошла без происшествий.
Утром им подали на завтрак овсяную кашу с беконом и вареными яйцами. Затем Эйлас подсчитал в уме, сколько примерно он должен был заплатить за гостеприимство Дильдаля: десять медных грошей — или полфлорина серебром.
Эйлас подошел к стойке, чтобы уплатить по счету; Дильдаль быстро потер руки и всучил ему счет на три серебряных флорина и четыре гроша.
Эйлас рассмеялся и отбросил счет: «Я даже не буду с вами спорить. Вот полфлорина серебром, и еще два гроша — потому что мне понравилась горчица. Предлагаю вам эту сумму в уплату за постой и ужин — вы ее принимаете?»
«Конечно, нет!» — возмутился Дильдаль; лицо его покраснело, нижняя губа отвисла.
«Тогда я заберу деньги — всего хорошего».
«Вы меня так просто не проведете! — взревел Дильдаль. — У меня под рукой подписанное вами обязательство! Вы отказались платить по счету — следовательно, я предъявляю право на ваших лошадей!»
Эйлас и Татцель собрались уходить. Обернувшись, Эйлас сказал: «Предъявляйте, сколько заблагорассудится. У меня нет лошадей. Вчера, перед тем, как сюда придти, я обменял их на лодку. Прощайте, Дильдаль!»