Король Казмир поднялся на ноги и с некоторой сухостью произнес:
– Я устал после плавания по проливу. Позвольте пожелать вам спокойной ночи.
– Надеюсь, у нас вы сможете хорошо отдохнуть, – Эйлас тоже встал.
Два короля вышли в более просторную приемную, где королева Соллас сидела в окружении лионесских и тройских придворных дам. Казмир остановился у входа и ограничился небрежным поклоном, обращенным ко всем присутствующим. Соллас поднялась с дивана, пожелала собеседницам спокойной ночи, и слуга, несущий два ярко пылающих факела, проводил августейшую пару в отведенные им апартаменты.
Эйлас возвращался по длинной сводчатой галерее к себе в кабинет, когда из теней ему навстречу выступила дородная фигура в пурпурной рясе:
– Король Эйлас! Не могли бы вы уделить мне минуту внимания?
Эйлас остановился, глядя на румяную физиономию брата Умфреда – или отца Умфреда, как он теперь себя называл. Эйлас не стал изображать вежливость:
– Что тебе нужно?
Умфред усмехнулся:
– Прежде всего я хотел бы возобновить наше старое знакомство.
Охваченный отвращением, Эйлас невольно отступил на шаг. Нисколько не смущаясь, Умфред продолжал:
– Насколько я понимаю, вам известно, что я принес Благую Весть в город Лионесс. Король Казмир почти наверняка согласится финансировать строительство величественного собора, чтобы Имя Господне славилось благодарными жителями его столицы. Если это произойдет, скорее всего, мне будет пожалована епископская митра.
– Какое мне дело? – спросил Эйлас. – Поразительно, что ты смеешь показываться в моем присутствии!
Расплывшись в ласковой улыбке, отец Умфред отважным жестом руки отмел любые остатки неприязни, когда-либо существовавшей между ним и молодым королем:
– Я несу в Тройсинет радостную весть Евангелия! Языческие обряды все еще преобладают в Тройсинете, Дассинете и Южной Ульфляндии. Еженощно я молюсь о том, чтобы король Эйлас и его подданные вступили на славную стезю истинной веры!
– У меня нет ни времени, ни намерения обсуждать этот вопрос, – сказал Эйлас. – Мои подданные могут верить во все, что им заблагорассудится. Так оно было – так оно и будет. – Он повернулся, чтобы уйти, но отец Умфред положил ему на плечо мягкую белую руку:
– Подождите!
– Что еще? – резко повернулся к нему Эйлас.
Отец Умфред улыбнулся еще шире и нежнее:
– Молю Господа о вашем спасении и о том, чтобы вы, так же как король Казмир, способствовали строительству собора в своей столице – и тем самым распространению Слова Божьего! Если же собор в Домрейсе превзойдет великолепием собор в Лионессе – а это зависит только от вас, – я смогу надеяться на архиепископский сан!
– Я не намерен платить за строительство христианской церкви ни в Домрейсе, ни где-либо в другом месте.
Умфред задумчиво поджал губы:
– Таковы ваши взгляды в данный момент; возможно, однако, что некоторые соображения заставят вас изменить свое мнение.
– Вряд ли.
Снова Эйлас повернулся, чтобы уйти – и снова отец Умфред задержал его:
– Очень рад увидеть вас снова, хотя – увы! – память невольно возвращает мои помыслы к достойным сожаления событиям, сопровождавшим нашу первую встречу. До сих пор король Казмир не знает, кто вы такой! И я уверен, что вы не спешите рассказать ему об этом. Значит, вы не хотите, чтобы он об этом знал. Не так ли? – Отступив на шаг, отец Умфред смотрел на Эйласа с благосклонным любопытством.
Поразмышляв несколько секунд, Эйлас сказал ровным, невыразительным тоном:
– Следуй за мной.
В нескольких шагах, у стены галереи, стоял навытяжку старый слуга в ливрее.
Эйлас остановился и сказал ему:
– Попросите Мавра – синдика Хассифу – присоединиться ко мне в малой гостиной. – Эйлас поманил Умфреда: – Пошли!
Чуть опустив уголки губ, но продолжая улыбаться, отец Умфред засеменил за королем. Эйлас провел его в малую гостиную, закрыл дверь, подошел к камину и стал молча смотреть в огонь.
Отец Умфред пытался завязать приятный разговор:
– Нет слов! Нынче вас окружают условия, несравнимые с прежними. Бедная маленькая Сульдрун! Как плохо она кончила! Поистине, сей мир – юдоль скорби, и мы посланы в него, чтобы подвергнуться испытаниям и очистить душу в преддверии вечного блаженства!
Эйлас не отвечал. Истолковывая молчание короля как признак замешательства, приободренный жрец продолжал:
– Моя лучшая надежда – в том, чтобы привести короля Тройсинета и его доблестный народ к спасительному свету истины. Ангелы Господни воспоют ему хвалу, когда в Домрейсе возвысится величественный собор! При этом, естественно, раз такова ваша воля, фактические обстоятельства вашего прошлого останутся в тайне, как если бы вы поведали их мне на исповеди.