Слегка выпятив губы и опустив их уголки, Меланкте продолжала изучать морской простор.
«Как она оценивает, взвешивает, сравнивает! – думал Шимрод. – В ее голове возникает один план за другим, но от каждого она отказывается – они неэффективны, недостаточно изящны или унизительны. Она не хочет ничего говорить, потому что любые слова сделают ее мишенью для моих упреков или притязаний. Пока она молчит, она ничем себя не обязывает и думает, что может таким образом от меня избавиться! Но в ней растет напряжение – в какой-то момент ей придется взять инициативу на себя».
Шимрод заметил, как подернулись уголки губ Меланкте.
«Она что-то решила, – сказал он себе. – Наиболее эффективный, но наименее изящный выход из положения, с ее точки зрения, заключается в том, чтобы просто встать и выйти – не могу же я последовать за ней в туалет и при этом сохранить какую-то видимость галантности! Что ж, посмотрим! По ее поведению можно будет судить о ее настроении».
Меланкте откинула голову назад, прикрыв глаза, – казалось, она спала. Шимрод встал и прошелся по гостиной. Здесь было немного предметов мебели; странным образом отсутствовали какие-либо личные вещи или сувениры – никаких искусных изделий или редкостей, никаких пергаментных свитков, книг, либрамов или папок с рисунками. На столе у стены в зеленой фаянсовой вазе красовалась дюжина апельсинов; рядом были небрежно разбросаны разноцветные окатыши, найденные в полосе прибоя, – по-видимому, они доставляли Меланкте удовольствие. На полу лежали три мавританских ковра с кричащими синими, черными и красными орнаментами на бледно-бежевом фоне. С потолка свисала тяжелая чугунная люстра. В бронзовой вазе на столике у ног Меланкте торчал букет оранжевых ноготков – скорее всего, замена увядших цветов свежими входила в ежедневные обязанности служанки. По сути дела, заключил Шимрод, помещение казалось необжитым и не позволяло ничего сказать о характере хозяйки.
Меланкте наконец нарушила молчание:
– Как долго ты намерен здесь оставаться?
Шимрод вернулся к столику и сел на стул:
– Сколько угодно – мне положительно нечего делать, и не только днем, но и ночью, если уж на то пошло.
– Время для тебя ничего не значит?
– Ничего не значит? Напротив, время меня чрезвычайно интересует. Если верить галисийским эскам, время подобно пирамиде с тринадцатью гранями. Они верят, что мы стоим на вершине пирамиды и наблюдаем за движением дней, месяцев и лет во всех направлениях. Такова исходная предпосылка тудической пердурики, провозглашенная Тудом, галисийским богом времени с окольцевавшими голову тринадцатью глазами, смотрящими одновременно во все стороны. Зрительное представление об этом божестве, разумеется, имеет чисто символический характер.
– Имеет ли эта доктрина какое-нибудь практическое применение?
– Думаю, что да. Необычные идеи развивают умственные способности и оживляют разговор. Например, раз уж мы обсуждаем тудические предпосылки, тебя может заинтересовать тот факт, что чародеи эсков ежегодно видоизменяют сотню зародышей во чреве матерей, надеясь, что когда-нибудь наконец родится младенец с тринадцатью глазами, окружающими голову через равномерные промежутки на уровне лба, – и по этому признаку они определят, что мир посетило воплощение Туда! До сих пор им не удавалось произвести на свет младенца с более чем девятью глазами; но и такие, еще не совершенные создания становятся жрецами тудического культа.
– Я мало занимаюсь такими вещами, и этот разговор в целом меня тоже не интересует, – сказала Меланкте. – Ты можешь удалиться, как только этого потребует твое представление о вежливости.
– Как только оно этого потребует, я не премину это сделать, – заверил ее Шимрод. – А пока что, если ты не возражаешь, я позову твою служанку, чтобы она принесла нам еще вина и, пожалуй, приготовила горшок тушеных мидий с оливковым маслом и чесноком. Любой разумный человек, не снедаемый угрызениями совести, не отказался бы от такого блюда, особенно в сопровождении свежеиспеченного хлеба.
Меланкте отвернулась:
– Я не голодна.
– Может быть, ты устала? – заботливо спросил Шимрод. – Пойдем, приляжем в твоей спальне.
Меланкте искоса бросила на него взгляд, сверкнувший золотом. Помолчав, она ответила:
– Что бы я ни делала, я предпочитаю это делать одна.
– Неужели? Насколько я помню, это не всегда было так. Ты даже навязывала мне свое общество.
– С тех пор я полностью изменилась. Во мне не осталось ничего прежнего.