— Так ты уедешь?
— Уеду!
— Тогда убирайся сейчас же, слышишь, сейчас же, чтобы глаза мои на тебя не смотрели!
— Как же так… — начала было Гюльчехра, но ее никто не услышал.
— Убирайся, говорю! — кричала Зумрад-хола.
— Хорошо, я сейчас…
Касымджан выскочил из комнаты, вслед за ним Самад.
— Напрасно ты обижаешься, мама… я…
— Убирайся!
И Касымджан, держа в руках документы, без денег, в одной рубашке и брюках пошел со двора.
Самад и Абдулла некоторое время молча глядели друг на друга. Потом, будто сговорившись, оба побежали за Касымджаном.
В лице Зумрад-холы не было ни кровинки. Опершись о подоконник, она плакала, вздрагивая всем телом. У Гюльчехры слезы выступили на глазах, так было ее жалко. Однако девушка не знала, что делать, как ей помочь, что ей такое сказать.
А Касымджан уже остановил попутную машину.
— У меня нет иного выхода, — сказал он на прощание Самаду и Абдулле. — В Ташкенте я буду учиться или заочно, или на вечернем отделении. А днем буду работать. И может, заработаю больше, чем в кишлаке. Но дело не в этом. Будущему литератору нужно быть там, где много книг, и потом, важно не только читать, но и слушать хороших преподавателей.
— Тебе лучше знать, — сказал Самад. — Желаю тебе успеха.
Абдулла дал ему свой адрес и добавил, что сам он приедет в Ташкент дня через четыре.
— Самад, я тебя прошу, ты как-нибудь успокой мою маму, — сказал Касымджан, влезая по колесу в кузов. — Теперь, если мне в городе не повезет, я сюда не вернусь.
— Не зарекайся… Пиши!
— Обязательно. Ну, привет!
Машина тронулась и вскоре скрылась в клубах пыли.
— Может, он и прав, — промолвил задумчиво Самад.
Абдулла не ответил. Он был сильно взволнован этим происшествием, искренне жалел Зумрад-холу и в то же время восхищался Касымджаном. Вот ведь, захотел — и уехал!
Гюльчехру тоже надо склонить к поездке. Как было бы здорово, если бы она приехала в Ташкент! Вчера она вроде бы и согласилась. Сегодня Абдулла опять будет говорить с ней на эту тему. Приведет ей в пример Касымджана. Да и сама Гюльчехра видела все это, сама была свидетельницей семейной распри. Судя по всему, она не решилась уговаривать Касымджана остаться — не сказала ни одного слова. Да если бы и сказала что-нибудь, тот бы только отмахнулся. Ведь он против отца-матери пошел, а их, Гюльчехру и Самада, и подавно не стал бы слушать. Гюльчехра такая грустная стояла. Может быть, она завидовала Касымджану? Да и почему бы ей не позавидовать? Что в Мингбулаке хорошего? Кино, да и то редко, концерт раз в месяц. Пыль, грязь, однообразная работа. Абдулла как-то вдруг позабыл, что недавно все ему нравилось здесь. Ему уже определенно стало казаться, что Гюльчехра уедет из кишлака. Да. Теперь надо только дождаться вечера.
А вечер в тот день, как назло, приближался очень медленно. Абдулла как заведенный ходил по комнатам, не зная, как убить время. Наконец, примерно в половине десятого, он вышел на улицу. В кишлаке, как и всегда почти, было тихо. Солнце уже закатилось. Приблизился к мостику, миновал его и сел под высокой ивой у самой воды. Посредине арыка, словно кусок лепешки, плавал на блестящей глади месяц. Абдулла взял камешек, поднял руку, примерился, но не бросил. Ему привиделось, будто длинная тень от ивы слегка заколебалась. Он резко обернулся. Позади него, поблескивая глазами, стояла Гюльчехра.
— Я вас не испугала? — спросила она, улыбаясь.
Абдулла мигом вскочил с места:
— Нет, но я не думал, что вы так скоро придете.
— Как мать заснула, так я сразу и вышла, — просто сказала девушка.
— Спасибо, — сказал Абдулла. — Это очень хорошо, что вы пришли. А то я уже начал волноваться.
— И я тоже. Я ведь никогда не выходила так поздно на улицу. Вы долго меня ждали?
— Нет…
Абдулла целый день обдумывал свою речь, ему казалось, что он наизусть ее выучил, но теперь все слова вылетели у него из головы. Он ругал себя, сердился, морщился, но ничего не мог из себя выдавить.
Конец тягостному молчанию положила Гюльчехра.
— Ах, я и забыла, — сказала она, — я принесла вам кукурузу.
Она протянула ему обернутый листьями початок.
— Я доставил вам беспокойство…
— Какое там беспокойство!
И снова наступило молчание.
— Пройдемся немного? — голос Абдуллы дрогнул.
— Ведь уже поздно…
— Мы только немного, хорошо?
Гюльчехра улыбнулась:
— Хорошо.
Абдулла легонько взял ее за локоть.