Мать Гюльчехры Саодат была тяжело больна. В прошлом году весной простудилась и пролежала дней шесть. Потом как будто выздоровела. Но все чаще стала жаловаться на тяжесть в груди. Саодат думала, что это скоро пройдет, старалась забыться в работе. Не вышло. Осенью она слегла. Ганишер-ака повез жену в Коканд, и ее оставили в больнице.
Диагноз был страшный — рак легких… Конечно, Саодат об этом не сказали.
Кто-то посоветовал Ганишеру-ака обратиться к ташкентским врачам. Поехали в Ташкент. Диагноз подтвердился… Какие только врачи не осматривали Саодат! Но легче ей от этого не становилось. И Ганишер-ака привез жену обратно в кишлак.
У Саодат пропал аппетит, она сильно похудела.
В кишлаке только три человека знали, какая у нее болезнь, — муж, дочь и председатель колхоза… Горе пришло в семью. Бедный Ганишер-ака места себе не находил: ведь Саодат была для него и женой, и матерью, и верным другом. Отчаяние захлестывало его, когда он ночами сидел у ее изголовья. Утром он уходил на работу, но два-три раза в день урывал время, прибегал взглянуть на жену.
Хозяйство лежало теперь на плечах Гюльчехры. Днем она не знала ни минуты покоя. Внешне все в доме оставалось по-прежнему: везде чистота, порядок, маленький Алишер ухожен, накормлен.
В один из вечеров Гюльчехра с Абдуллой решили вспомнить детство и отправились на дальний полевой стан, возле которого был хауз. Обратно они возвращались чуть не бегом, и все же Гюльчехра пришла домой позже обычного. Она наскоро сполоснула лицо и руки и подошла к постели матери. Было тихо, только возле окна посапывал на тахте младший брат Алишер.
— Что-то ты припозднилась… — промолвила Саодат, обратив на дочь печальные глаза.
Гюльчехра в беспокойстве стала припоминать, под каким предлогом она вышла сегодня из дому.
— Мы сидели вместе с Зарифой… — сказала девушка еле слышно.
— Ведь ты, кажется, пошла к Халиде?
Гюльчехра ответила не сразу:
— Разве я сказала — к Халиде? Да… я была и у Халиды. А потом я пошла к Зарифе.
— Твой младший брат уснул голодный.
— Но я его накормила перед уходом…
— Хорошо, если так… — проговорила Саодат и закашлялась.
Кашляла она долго, мучительно. Гюльчехра, не зная, чем помочь, сменила ей подушку, потом принесла воды в пиале. Когда приступ кашля кончился, Гюльчехра спросила:
— Отец спит?
— Нет… Он ушел недавно к председателю, к Нормату-ака. Говорят, в Ташкенте новый врач объявился. Они хотят его вызвать.
— А что, хороший доктор?
— Говорят, даже очень хороший. Вот отец и старается… Твой отец — золотой человек, доченька. О аллах, даруй ему долгий век.
— У тебя тоже будет долгий век, мама…
— И отец так говорит… Не знаю… Совсем я вас замучила…
— Не говори так, мама. Вот выздоровеешь, и все забудется.
— Спасибо, дочка, спасибо…
— Чаю тебе дать?
Гюльчехра поднялась было с места, но Саодат тихо махнула платком, как бы говоря: «Сиди на месте».
— Гулечка…
— Слушаю тебя, мамочка.
— Внук Завод-ая…
— Что?! — Гюльчехра густо покраснела, опустила глаза. «Неужели узнали о наших прогулках?!»
— Внук Завод-ая… как же его зовут-то? Забыла…
— Абдулла, — робко подсказала девушка и посмотрела на мать краем глаза. «Неужели по кишлаку уже пошли разговоры? Что будет, если узнает отец? Или он уже знает? Как теперь себя вести?»
— Этот… Абдулла, я слышала, здесь уже неделю… Говорят, вырос, не узнать… Ты его видела?
— Да, он приходил к нам на прощальный вечер, — сказала Гюльчехра дрожащим голосом. — Парень как парень. А что?
— Говорят, он стал ученым. Это правда?
Гюльчехра невольно улыбнулась.
— Ну что ты… Я слышала, будто он собирается поступать в Ташкентский университет.
— Вот и сын Зумрад-хола уехал… Он еще не вернулся?
— Нет, мама. Он, наверно, поступил на филологический. Потом приедет обратно, на каникулы.
— Гулечка…
— Да, мама.
Саодат закрыла глаза. Кажется, она совсем обессилела. Темные брови резко выделялись на ее бескровном лице.
— Что ты хотела сказать, мама?
— Сейчас… Гуля. Мы недавно разговаривали с твоим отцом. Я надеюсь на этого нового доктора. Может, поправлюсь. А если нет — ну что же, осталось уже недолго…
— Что ты говоришь, мама?! — Гюльчехра вздрогнула.
— Слушай. Немного уже осталось. Избавлюсь я от мук. Доченька, думаю я о тебе, об Алишере. Алишер еще маленький. А ты учись. В Коканд ли поедешь, в Ташкент ли — сама выбирай. Лучше в Ташкент. Хоть знакомые есть, Касымджан… И потом, внук Завод-ая… Одна не останешься…