— Саяра…
— Что?.. Куда я положила белые нитки, никак не могу отыскать…
— Оставь ты это. Я сам пришью. Саяра…
— Да, Абдулла?
— Я слышал, что ты… выходишь замуж. Это верно?
Саяра рассмеялась:
— Как сказать… И за кого же, по-твоему, я выхожу?
— Тебе лучше знать.
— Тот, кто тебе об этом сказал, должно быть, не в курсе дела… Нашла!
Саяра присела на диван рядом с Абдуллой, стала продевать нитку в ушко иголки.
— Не в курсе дела, — повторил Абдулла, глядя на ее открытые колени. — А как, на свадьбу-то позовешь?
— Если она будет. Куда пришивать?
— Непременно будет. Вот сюда, вторая пуговица сверху.
— Значит, по-твоему, я выхожу замуж?
— Тут нет ничего невероятного. Это может случиться с каждым человеком.
— Но только не со мной.
— Почему?
— У меня нет никого, — печально сказала девушка и положила иглу на стол, — Нет у меня никого…
— А вот это уже невероятно. Этого быть не может, — сказал Абдулла, — потому что ты красавица. Или это для тебя новость?
— Это все пустые слова.
— Нет, это правда. Ты очень красивая. Ты всем нравишься.
Саяра глянула на него краем глаза:
— А тебе? Я нравлюсь тебе?
«Что я слышу?» — пронеслось в голове у Абдуллы. Нравится ли ему Саяра? Да если бы не Гюльчехра, он бы давно влюбился в нее без памяти, а потом бы страдал. Любовь без взаимности… Подумать страшно! Как Чередниченко с третьего курса — тот чуть с собой не покончил. Нет, но неужели она… Неужели он ей…
— Да, — наконец ответил он, — А я? Нравлюсь я тебе?
Саяра улыбнулась.
— Давай пришью пуговицу.
После того как пуговица была пришита, Саяра наклонилась, чтобы зубами оторвать нитку, и горячей своей щечкой коснулась его открытой груди. И тут Абдулла не смог удержаться. Он порывисто обнял Саяру и стал целовать ее шею, затылок, уши. Саяра не поднимала головы.
В коридоре раздался какой-то шум. Саяра неловко высвободилась и побежала к двери. Абдулла с силой провел ладонью по лицу. Вот это да… Ну, Инамджан, такое тебе, дорогой мой, даже и не приснится.
Виновато улыбаясь, вошла Саяра с двумя половинками чайника в руках:
— Вот, расколола. Не ошпарилась. Это к добру, к счастью. Так говорят русские.
Он подошел к ней, взял у нее из рук то, что осталось от чайника, и положил на стол.
— Ты веришь этой поговорке?
Саяра кивнула.
— Снова заварить? Чайник есть у соседей.
— Нет, — сказал Абдулла и притянул девушку к себе.
18
Длинная пристройка под камышовой крышей, примыкавшая к правлению колхоза, была заполнена людьми до отказа. Раис Нормат-ака поднял руку, призывая к тишине и кивнул Самаду:
— Начинай.
Самад придвинулся вплотную к столу, стоящему посредине сцены, и обратился к людям:
— Товарищи, в повестке дня нашего общего собрания только один вопрос — вопрос о будущем нашего кишлака. Но сначала о настоящем. Наш колхоз — миллионер. Живем мы неплохо, зерна и всякого добра у нас как будто в достатке. И даже есть избытки. Однако, товарищи, облик нашего кишлака не переменился. Каким он был двадцать — тридцать лет назад, почти таким и остался. Вот эта пристройка, в которой вы сидите, гордо именуется клубом. Но разве это клуб? А что сказать про другие дома в кишлаке, про узкие кривые улочки? Теперь нам не к лицу жить в таких условиях. Иное дело, если бы у нас не было средств. Но у нас теперь достаточно средств, чтобы построить новый кишлак. Конечно, не все сразу. Но надо начинать. Вот перед вами макет нового Мингбулака, — тут Самад осторожно снял покрывало со стола. — Вот смотрите. Этот макет создан нашим молодым архитектором Гюльчехрой, дочерью уважаемого Ганишера-ака. Она же будет и начальником всего строительства. Так решило правление колхоза.
Люди захлопали в ладоши, раздались голоса:
— Дай аллах тебе здоровья, дочка!
— Будь счастлива!
— Пусть не будет дня худшего, чем этот!
— А теперь, — сказал Самад, — мы дадим слово Гюльчехре. Она расскажет нам, каким будет новый Мингбулак, а потом перейдем к обсуждению. Нет возражений?
Нет.
— Слово предоставляется Гюльчехре Саидовой.
Гюльчехра, сидящая между раисом и отцом, поднялась с места. Краска смущения залила ее лицо. Вопросительно посмотрела она на Нормата-ака.
— Говори. Расскажи обо всем, что думаешь, что у тебя на душе, — поддержал ее раис.
Гюльчехра подошла к своему макету. Дома она готовилась к речи, даже репетировала, с чего начать и чем закончить. Однако сейчас, при виде множества устремленных на нее глаз, растерялась. «В самом деле, с чего же начать, с чего же начать?» — лихорадочно думала она.