— Говорят, красота девушки в ее сердце, — продолжала Зумрад-апа, наливая чай. — Конечно, не только в этом. Важно, как девушка выглядит… Разве худенькой подошло бы такое платье?!
С благодарностью посмотрела Гюльчехра на свою мачеху.
— И вы совсем неплохо выглядите, Зумрад-апа.
— Где уж неплохо, вот твоя мама… говорят, была очень красивой женщиной.
Гюльчехра растерялась. Неужели она ревнует… к человеку, которого нет в живых? Или, может быть, отец чем-нибудь обидел? Или родственники? Надо ее как-то поддержать. Бедная Зумрад-апа!
— Мать у меня была красивая, — сказала девушка, — однако сама она этого не замечала. И я тоже не замечала. Для нас она была просто мамой. И вы, Зумрад-апа… Вы для меня и для Алишера просто мама.
— Спасибо…
Слезы показались на глазах Зумрад-апа.
— Вас кто-нибудь обидел?
— Нет, — ответила Зумрад-апа, снова протягивая ей пиалу с чаем. — Бери. Нет. Меня никто не обижал.
— Не надо, не расстраивайтесь…
— Я ничего… Только бы вы были счастливы, здоровы.
Гюльчехра не знала, чем еще ее утешить, поднялась с места.
— К обеду придешь? — спросила Зумрад-апа, когда девушка спустилась во двор, — Я приготовлю вкусную кисленькую шурпу. Приходи.
— Обязательно! Вы не печальтесь, ладно?
Зумрад-апа улыбнулась сквозь слезы, кивнула.
У ворот девушка поняла, что послужило причиной слез мачехи. Дувал подпирала темная мраморная плита. На плите была выбита надпись: «Саодат Саидова». И годы жизни и смерти.
Мать прожила всего тридцать семь лет! Комок подступил к горлу девушки.
— Мама! Мамочка! — еле слышно вырвалось у нее. Гюльчехра зажала рот ладонью. Зачем причинять боль бедной женщине, оставшейся в доме? Она закрыла ворота за собой.
Если бы мать была жива! Гюльчехра упала бы перед ней, заплакала, и мать помогла бы ей, разделила бы ее горе.
Ноги сами привели девушку к почте. Там стоял у окошечка старик и пересчитывал деньги. Гюльчехре пришлось подождать, когда он закончит. Старик считал не торопясь, поплевывая на пальцы. Наконец он наклонился к окошку и спросил:
— Нигяра, это все?
— Все, ата, — раздался голос Нигяры, девушки лет шестнадцати, работающей на почте.
— Спасибо, дочь моя.
Старик направился к выходу.
— Скажите спасибо своему сыну, ата! — крикнула вслед Нигяра.
— Сын меня не забывает. Спасибо ему, спасибо и тебе.
Еще что-то пробормотав, старик вышел из комнаты, не заметив Гюльчехру.
— Заходите, апа! — сказала Нигяра, приподнимаясь с места. — Вы насчет письма?
Гюльчехра кивнула.
— Нет, апа. Вам ничего нет. Не волнуйтесь, — принялась утешать ее Нигяра. — Должно быть, все в порядке, вот и не пишут.
Гюльчехра была вынуждена облокотиться о стойку.
— Если вы очень беспокоитесь, — добавила Нигяра, — то можете дать телеграмму.
— Верно! — Гюльчехра выпрямилась. — Дайте мне, пожалуйста, бланк.
Она села за стол. Если сегодня дать ему телеграмму, завтра уже может прийти ответ. Почему она раньше этого не сделала? Наверное, он не получил последнего письма. Конечно, не получил. Письмо затерялось в дороге. Разве нет таких случаев? Или попало по чужому адресу. Кто знает? Все решит телеграмма. Все станет известно завтра.
Гюльчехра торопливо написала адрес Абдуллы и вдруг отложила ручку. Почему же до сих пор он получал все ее письма? Ведь не было никакой путаницы. Нет, письма не пропадают. Значит, он просто молчит… Не хочет отвечать…
Значит, бросил… Девушка закрыла глаза… «Что это, о чем это я подумала? Как я могла такое подумать… Письмо придет, придет не сегодня, так завтра. Оно не может не прийти».
Гюльчехра смяла в руке бланк с адресом и подалась к выходу.
— Вы что, апа, не будете посылать телеграмму? — спросила Нигяра.
Гюльчехра остановилась:
— Нет… Я еще подожду…
Она вышла на улицу. Письмо придет. Должно прийти…
Однако письмо не пришло и на следующий день.
И тогда прямо с почты девушка отправилась куда глаза глядят. Вышла в поле. Мыслей у нее никаких не было.
Возле хауза она услышала звук мотора и подняла голову. Ей навстречу ехал газик. За рулем сидел Нормат-ака. Раис увидел Гюльчехру и остановил машину.
— Куда путь держишь?
— Я просто так… гуляю, — голос ее задрожал.
Раис открыл дверцу, выбрался из машины.
— Все ли у тебя в порядке? Что-то вид у тебя такой… Ты не больна?
Девушка не выдержала, заплакала. Нормат-ака положил ей руку на плечо и сказал:
— Я понимаю, почему ты плачешь. Не надо. Твоя покойная мать была очень хорошим человеком, но смерть никого не щадит. Завтра мы приведем в порядок ее могилу. Ты, наверно, увидела надгробную плиту, что мы заказали…