Дважды обойдя галерею, Оливеро выбрал грот со звонами на лидийский манер. Он долго стоял на пороге, вслушиваясь в нежные звуки, подобные тем, что издают струны арфы, колеблемые легким ветром. Как и все другие, эта мелодия состояла из семи нот, подобранных столь изысканно, с таким знанием музыкального лада, что всем своим мелодическим строем выражала самое возвышенное чувство интеллектуальной красоты. Выбор был сделан, можно было идти подыскивать грот, но Оливеро хотелось продлить мгновение ни с чем не сравнимого упоения, которое всегда испытываешь на пороге какого-то чудесного события: знаешь, что оно вот-вот наступит, и этот момент предвкушения придает ощущениям особую остроту. Со временем чувство наслаждения притупляется, хотя, возможно, становится богаче и глубже.
В такие мгновения Оливеро всегда хотелось узнать, что за человек был мастер, создавший эту мелодию; но узнать было негде, поскольку музыку для гротов мудрецы сочинили давно, и ее почитали как интеллектуальную реликвию. Разумеется, мелодию мог создать и кто-то из современников, только едва ли: в здешнем мире к изменениям относились с осторожностью, — если произведение прекрасно, оно прекрасно всегда, тем более что создается исключительно по необходимости.
Вдоволь насладившись музыкой, Оливеро отправился в свой последний путь по галерее. Мелодия все еще звучала у него в ушах, и он не сразу сосредоточился на главной цели путешествия — найти свободный грот. А когда, наконец, вспомнил, — огляделся и зашел в первую попавшуюся пещеру: она оказалась пуста. Вид у нее был обжитой: каменная скамья и плита перед ней ждали очередного обитателя. Грот был средних размеров, овальный, с шатровым сводом. Стены из более темной породы, нежели Оливеро доводилось видеть до сих пор, напоминали светящееся дымчатое стекло — безупречного кристаллического рисунка. Ни одного сталактита, везде сухая поверхность; высокий и широкий входной проем отлично продувался.
Оливеро долго стоял на пороге, напряженно всматриваясь в свою последнюю обитель. Он мысленно обживал пространство, пытаясь думать о нем как о единственной реальности. Прежде чем обречь себя до конца дней на полное одиночество в этих стенах, ему было важно «примерить» их на себя, убедиться, что его ничто здесь не раздражает. Так и есть: все вокруг радует глаз — и сводчатые стены, и округлый венец потолка, теряющийся где-то в вышине, мерцающий голубовато-белым, как обнажившаяся головка кости. Он всматривался вверх, и ему казалось, что он видит в радужную оболочку громадного живого ока.
Оливеро прошел к каменной скамье и сел лицом к входу. Проем был едва виден на фоне ровной поверхности стен. Однако именно оттуда, со стороны входа, будут доноситься звоны.
Он замер, потеряв счет времени, не меняя позы. Вначале было тяжело: от неподвижного сидения на камне тело онемело, суставы затекли. Но усилием воли он таки заставил организм подчиниться, подавив внутренний ропот и найдя точку равновесия.
Здесь его и отыскали сборщики пищи, снабдив запасами питья и еды. Спустя какое-то время они доставили ему звоны из девяти колокольцев и пластину вместо молоточка. Звоны были безукоризненно настроены, и Оливеро с упоением разыгрывал вариации. По меркам земного времени, полный звон занимал четырнадцать дней, но Оливеро давно утратил земное чувство времени и обо всем судил лишь по продолжительности самого действия.
Иногда его посещали резчики по камню, предлагая в дар свои кристаллы. А у него была одна заветная мечта — кристалл, который в камне воспроизводил бы мелодию его звонов: семь асимметричных уровней, сходящихся осями в одной точке. Он вежливо принимал в подарок другие кристаллы, они радовали его своей природной абсолютной красотой, и все же самое почетное место в центре каменной плиты он заготовил для пока не существующего кристалла, который, по его замыслу, должен был воплощать ту музыкальную гармонию, что привела его сюда. Надо сказать, мастера-гранильщики настолько прониклись его идеей, что, в конце концов, сумели создать желанный кристалл. Это был крупный камень, около десяти дюймов, и благодаря сложной игре света и отражений, в нем создавалась особая цветовая гамма, от золотистого до голубого, с металлическим отливом.