В то же время некоторые сюжеты остаются в тени из-за отсутствия профессиональных исследовательских «рук».
Так, мало исследована жигаловщина – крупное движение, поднятое в 1918 г. в Пореченском (по-советски Демидовском) уезде Смоленской губернии, имевшее длительную историю. У истоков повстанческого движения стояли три брата Жигаловых (Жегаловых). Остается в тени активное зеленое движение в Новгородской губернии.
Наиболее известно зеленое движение как более или менее отрефлексированная позиция «третьей силы» в Черноморской губернии. По этому сюжету есть советские мемуары, много упоминаний в мемуаристике белой стороны. Эпопея, что редкость для повстанческих сюжетов, описана одним из инициаторов дела гвардейским офицером Вороновичем, издавшим книгу документов по теме34. В современной историографии следует выделить комплексное исследование, проведенное сочинскими исследователем А.А. Черкасовым35, и работу Н.Д. Карпова36.
Белорусские атаманы национальной направленности имеют свою долю внимания в белорусской историографии, прежде всего следует назвать имена Н. Стужинской и В. Ляховского.
Изучение зеленого движения никак не назвать в числе приоритетных тем западной историографии русской Гражданской войны. Однако есть интересная работа, напрямую посвященная данному сюжету. Это статья Э. Ландиса37, автора англоязычной монографии «Бандиты и партизаны», посвященной Тамбовскому восстанию 1920–1921 гг. Ландис рассуждает, используя понятие «коллективной идентичности», и верно сопрягает зеленое движение с мобилизациями и дезертирством. Он правильно указывает, что зеленая армия – собирательное наименование.
Революция приходит из столицы. В русском рисунке революционного процесса это так. Китай позднее продемонстрирует другой вариант – выход революции из сельских «освобожденных районов» в города. Но для русской провинции революция пришла «по телеграфу». Ее многие ждали, часто восторженно или с большими надеждами встречали. Сам факт ведомости провинции по отношению к столице и сельской местности по отношению к ближайшим городским центрам задавал на будущее алгоритм взаимного восприятия и взаимодействия. Владеющий городом, газетой, прессой, железной дорогой владел «большим миром». Мир сельский, местный, мог только обосабливаться, закрываться, выстраивать некую обособленную жизнь по отношению к ставшему враждебным или непонятным «большому» миру.
1919 г. прошел под знаком «зеленого» повстанчества в центрально-промышленных, северных, отчасти черноземных, поволжских губерниях. Наименование «зеленые» прочно вошло в словарь тех лет. Слово «зеленые» стало и самоназванием, и названием. Оно активно используется в официальной переписке и белых, и красных, присутствует в мемуаристике. Метафорическое название «зеленые» рождало новые вариации: лесные, кустарные, житомирские (от слова «жито») «полки», «батальоны», «дивизии», В Зауралье, например, бытовало название «кустарники» для антиколчаковских партизан. На Юге использовалось наименование «камышанники» или «камышатники» для повстанцев, укрывавшихся в азовских или днепровских плавнях. Там же бытовало название «зеленчуки», В промышленных губерниях часто говорили о зеленых, зеленоармейцах, зеленой армии или гвардии. В 1919 г. в Саратовской губернии родился следующий документ – воззвание к противникам советской власти со стороны Ивановской лесной дивизии (!). Документ подписан председателем, секретарем и адъютантом дивизии. В нем объявляется о внушительной численности «дивизии» (два полка прежнего времени, батарея и т. д.), «прекрасных» и «великолепных» блиндажах и хозяйственной части. Авторы объявляли, что их делегаты отправились на Урал и Дон и в середине июня должны вернуться со сведениями от «братьев-казаков». «Товарищи дезертиры кустарных батальонов и полков» приглашались в состав «дивизии», авторы убеждали их «не даваться отрядам» (по борьбе с дезертирством). Лозунг предлагался обтекаемо-антимобилизационный – «долой Советы и войну, да здравствует Учредительное собрание!»38. Дальнейших следов этой «дивизии» в собственно военных событиях на территории губернии не обнаруживается.