Она протянула пальцы к ручке двери, чтобы войти, но он сунулся впереди нее, отворяя, отчего их ладони соприкоснулись. А возле уха она услышала его горячее:
— Можно я с тобой?
— Нет, — отшатнулась Милана. — Я точно не при смерти, чтобы мне требовалась поддержка.
— Ты слишком легкомысленно относишься к своему здоровью, — продолжал настаивать Стах.
— А вы слишком давите, — проговорила она, глянув на него исподлобья. И он растерялся. Права давить у него точно не было. Пока не было. И ему не хотелось, чтобы в этом была необходимость. Заботиться — пожалуй, хотел. Знать, что с ней каждую минуту — тоже. Иметь право любить ее открыто, не быть отталкиваемым — самое сильное, почти непреодолимое желание за очень много лет с тех пор, как похоронил семью. После вечной, имеющей запах затхлости и привкус гнили смерти — впервые что-то настоящее, свежее и юное. Как стебель молодого куста сирени, пробивающий себе дорогу из земли, в которую уходят мертвые. Гнуть его — значит тоже убить. Сломать. И именно этого он боялся. Ему нужно, чтобы сама. Покорялась, подчинялась, позволяла. Гнулась под ним и принимала ту форму, которую он хочет, чтобы она приняла.
— Хорошо, — Стах отступил на шаг. — Иди, но все скажи врачу, ничего не утаивай. Я пока договорюсь насчет палаты, потому что тебе точно лучше побыть под наблюдением докторов.
— Обязательно, дядя Стах, — она растянула губы в деланную улыбку, вошла в кабинет и демонстративно закрыла за собой дверь.
А он остался стоять, глядя на казенный номерок на ней. Двести пятый. Черные циферки на золотистом фоне. «Дядя Стах». Дверь, конечно, не стена, ее хоть открыть можно. Но это мерзкое «дядя Стах» — еще хуже. Он поежился и выдохнул. Нужно было что-то делать. Обязательно нужно, иначе он головой биться начнет, так ему страшно, что через «дядю» ему не перепрыгнуть.
Шамрай развернулся и ломанулся обратно к регистратуре, чтобы узнать, где здесь кабинет главврача. Ну и решить все остальные вопросы — о том, чтобы ее полностью обследовали, чтобы уход был самым тщательным и чтобы палата, в которую ее определят, оказалась лучшей из имеющихся в этом учреждении. Районный центр спасало то, что он — туристический, еще и с санаторным уклоном. Потому больничка оказалась вполне терпимой. Да и договориться было несложно. Шамрай в эту клинику когда-то в прошлом оборудование закупал в рамках благотворительной помощи. Теперь пора было получать ответочку.
Потому, когда Милана выходила из кабинета все того же пресловутого терапевта с какими-то бумажками, Стах встречал ее снова под дверью и осторожно спросил, кивнув на листки:
— Направления?
Она вскинула на него глаза, в котором была заметна растерянность, быстро отвернулась и негромко проговорила:
— Наверное. Сейчас медсестра выйдет — проводит и объяснит.
— Так а сказали тебе что? Обследование назначили? Предварительно что-то предположили? Что это было вообще?
— Сказали, надо отдохнуть, — быстро проговорила она. — А остальное завтра с утра, сегодня уже почти нет никого. Так что я, так уж и быть, останусь пока, а вы можете спокойно ехать домой.
— Я номер сниму в гостинице, тут рядом есть. И побуду здесь, с тобой.
— Мне покой нужен, а не компания.
Стах стиснул зубы, заставляя себя и правда притормозить. Довольно того, что он здесь с ней. Он, а не драгоценный племянничек, который тупо профукивает ее. Прямо сейчас профукивает.
— Хорошо, — мягко ответил он, выдохнув. — Договорились. Еда тебе какая-то нужна? Или хотя бы минералка. В твоей палате холодильник есть, я узнавал. Давай привезу что-то?
— Давайте не сейчас, — неожиданно устало пробормотала она, — пожалуйста.
— Ну ты же не будешь воду из-под крана пить, это вредно, — тихо настаивал Стах. Милана не отвечала. Теперь она смотрела не на него, а в пол с совершенно отсутствующим видом, и от этого у Шамрая сжималось сердце. Парадоксально, совсем алогично хотелось убить Назара — это ведь из-за него она сейчас такая. Это он что-то сказал ей… или сделал… да, сделал — влез с самого начала туда, куда лезть было не надо, ему не по зубам. Девочка такая ему, ублюдку сельскому, не по зубам. Вот и не сдюжил, слился. Даже бороться не стал, а она — страдает.
Господи, почему все — так? Назару — ни за что, запросто, с неба, потому и не ценит. А Стаху — выгрызай.
Наконец он кивнул и негромко обронил:
— В машине твои вещи, я занесу. И уеду, не волнуйся.