— Саша, хватит! — встал между ними Стах. — Уймись, ты только испортишь все! Я знаю, черт тебя подери! Что она беременна — я знаю, — он повернул голову и сдавленно, заставляя себя успокоиться, заговорил, уже обращаясь к ней: — Я в больнице вчера был, потому да, Милана, мне безразлично, что он не мой, мне плевать. Я тебя люблю! Я тебя и с ребенком возьму. А вот Назару он не нужен, в этом можешь быть уверена. Это лишние проблемы, он от них всю жизнь бежит.
— А мне не нужны вы, — уверенно проговорила она. — Я не люблю вас, я не хочу быть вашей женой. И я ею не буду.
— Тогда гони ключи от квартиры и вали куда хочешь, дрянь! — проорал отец, снова подавшись вперед, но Стах оттеснил его от Миланы, не подпуская. — Ничего ни про тебя, ни про твоего ублюдка знать не хочу!
— Саша, это же наша дочь, наш внук! — заверещала Наталья Викторовна, и Брагинец качнулся в сторону жены.
— Нету у нас дочери! Узнаю, что ты ей помогаешь, — прибью обеих. Вот в чем тут сидит, пусть в том и уходит. Если ей мозгов хватит, сделает аборт.
— Ключи в сумке в коридоре, — не задумавшись ни на мгновение, усмехнулась Милана. Что угодно, только не оказаться врученной Стаху. — Это все?
— Нет, не все! — закричала внезапно прорезавшимся голосом мама. — Не все! Сейчас Миланочка подумает и поймет, что ей лучше всего будет выйти замуж за Станислава. Милана! Слышишь?! Ты же пропадешь иначе!
Милана обвела всех взглядом и снова улыбнулась.
— Вам-то теперь какая разница, — весело сказала она и направилась к выходу, обернувшись на пороге. — Приятного аппетита!
Даже рукой махнула на прощанье и выскочила за дверь.
Комната погрузилась в тишину, прерываемую всхлипами Натальи Викторовны, которая все-таки не осмелилась помчаться за дочерью. Стояла, как если б ей гири к ногам привязали, и сиротливо обнимала саму себя, скрестив руки и потирая плечи, будто бы ей холодно.
Оторопевшим взглядом оторвавшись от дверного проема, за которым исчезла Милана, Стах посмотрел на друга. Тот, вопреки угрозе, исходившей от него еще мгновением ранее, сейчас выглядел жалким и старым. А возможно, жалким и старым выглядел и сам Шамрай. Потому что его подкосило. Вся эта дикая сцена — подкосила его. На что он, бл*дь, рассчитывал? Куда спешил? Зачем?
Впрочем, об этом не думал. Думал о том, что нагородил Саша. Впился в него, будто бы добивая, и проговорил:
— Ну ты и дебил.
— Это ты мразь, Шамрай, — устало огрызнулся Сашка. — Ты не оставил мне выбора.
Последнее слово повисло между ними уже окончательно. Оно же и определило последующее движение Стаха. В прихожую, на лестничную площадку, к лифту. За Миланой. За Миланой, которую он так и не догнал, потому что он слишком медлил, а она — слишком спешила.
Спешила уйти из этого дома так же, как два дня назад бежала из дома Назара. Впрочем, если даже родители — предали. Продали. Наверное, если бы Милана чувствовала себя менее гадко, ей было бы любопытно, какую цену ей назначили.
И даже, наверное, могла бы посмеяться.
Но спешно топая по тротуару под холодным осенним дождем, она понимала, что единственный человек, оставшийся у нее, — это Олекса. К нему она и торопилась, выуживая из кармана случайно завалявшуюся там наличку, запрыгивая в трамвай, набирая замерзшими, дрожащими пальцами его номер и без сил привалившись к стене у его двери.
Он выскочил на лестничную площадку и покрутил головой, а наткнувшись на Милану в тусклом подъездном свете, глухо выдохнул от ее промокшего и несчастного вида и, ухватив за руку, увлек в квартиру, где спросил только одно:
— В ванную пойдешь греться? Ты до нитки мокрая.
— Не, — мотнула она головой, стаскивая с себя пальто, — я на трамвае. Мне б переодеться и чаю.
— Ща, — коротко брякнул он. И в его случае «ща» — было реально кратким мигом между стоянием в коридоре, когда Милана еще в пальто, которое хоть выжимай, и стулом на кухне, на котором она сидит в его толстовке и штанах, широковатых ей по размеру, зато теплых. И сжимает тонкими пальцами с голубоватыми венками большую чашку чаю, а Олексе кажется, что они чуть подрагивают. Или это он дрожит, глядя на нее вот такую, будто бы побитую, хотя, вроде бы, цела.
— У меня коньяк был, хочешь? — зачем-то спросил он, поставив перед Миланой тарелку с бутербродами и овощами.
Она долго изучала предложенную еду, задумчиво взяла один бутерброд, откусила и уныло усмехнулась: