— Вот мы и пришли к единодушному решению, — одобрительно сказал Койтъярв. — Дни, проведенные мною в Туликсааре, оказались полезными как для вас, так и для меня. Я предлагаю товарищам Реммельгасу и Киркме подготовить к заседанию бюро укома партии доклад о правильном ведении лесного хозяйства, с тем, чтобы извлечь из уроков Туликсааре выводы и для других лесничеств как относительно ухода за лесом, так и относительно его использования. — Койтъярв сделал небольшую паузу и затем обратился к Рястасу: — Если б мы и вас попросили принять участие в этой работе, товарищ Рястас, то что бы вы ответили?
Рястас покраснел. Он сложил лежавшие на столе бумаги, затем поднял взгляд и, поглядев в глаза Койтъярву, ответил:
— Я сделал бы это с радостью… Это и мне бы принесло большую пользу…
Из кадровых рабочих лесопункта организовали бригады и снова началась прокладка узкоколейки от берега Кяанис-озера до Каарнамяэ. Шпалы тесали на месте, рельсы и прочий необходимый материал привозили на машинах в Мяннисалу, а оттуда доставляли его до Кяанис-озера на дровнях, потому что через многие топкие места у реки телеги не могли проехать. А кое-где не помогали и дровни. Там приходилось переносить материалы на спинах, а лошадей гнать в далекий объезд по более твердому грунту. Хельми Киркма трудилась тут изо дня в день наравне с лучшими, и кое-кто лишь потому мирился с тяжелой работой, что стыдно было отставать от женщины…
Мелиоративная станция прислала третьего водителя, и после этого песня экскаваторов стала круглосуточно звучать над Туликсааре: ее слышали засыпая, и она приветствовала людей поутру, вместе с кукованием кукушки. Ясным утром, когда вся местность блестела и сверкала, будто чисто вымытая, гудение экскаваторов слышалось далеко-далеко, разносилось над лесом и рекой, долетало до самой станции.
Оно проникло в воскресенье и в здание сельсовета, где проводилось собрание парторганизации. Гул то нарастал, то затихал, но ни на миг не прекращался. Когда Рястас захотел закрыть окно, Тамм остановил его:
— Пускай!.. Этот концерт нам не помешает.
На собрании Хельми Киркму приняли в члены партии. После нее из коридора вызвали высокого, сутулого человека. Он был в новом темном костюме, волосы его были расчесаны на пробор, под подбородком красовался галстук… Человек кашлянул и обвел всех вопросительным взглядом. Рястас шелестел бумагами, Тамм уставился в открытое окно, а Киркма еще не оправилась от волнения и ничего вокруг себя не видела. Лишь Реммельгас одобрительно улыбнулся вошедшему…
«Что же это никто ничего не скажет? Или ждут, чтобы я заговорил? Но с чего начать? Пожалуй со своего имени и фамилии — так, вроде, положено», — подумал он и потому сказал:
— Меня зовут Михкель Нугис, служу лесником в Сурру… Прошу принять меня в партию…
«Глупо начал, ведь я им не чужой», — пришло вдруг ему в голову, и он прикусил ус. Старик ожидал, что все рассмеются, но люди оставались серьезными. Реммельгас одобрительно кивнул. Рястас нашел в папке то, что искал, и поднялся.
— В туликсаарескую первичную организацию ВКП(б) поступило следующее заявление: «Я прожил больше шестидесяти лет, видел за это время не одно правительство, не один государственный строй. Но только советская власть проявила заботу о народе, о самых простых людях вроде меня. Много за короткое время сделано хорошего в нашей стране, много сделано и в Туликсааре. И все это под руководством Коммунистической партии. Я прочел устав партии внимательно и скажу, что в нем все очень правильно написано, и готов в своей жизни всегда и во всем ему следовать. Если товарищи найдут, что я подходящий человек, то прошу принять меня в кандидаты Коммунистической партии». Подпись: «Михкель Нугис». Рекомендуют: начальник Туликсаареского лесничества Аугуст Реммельгас, председатель колхоза «Будущее» Ханс Тамм и председатель Туликсаареского сельсовета Карл Рястас…
На следующее утро — Нугис переночевал у лесничего — Михкель попытался припомнить, как все это происходило. Анне все приставала к нему, хотела, чтоб он рассказал обо всем, обо всем, до самой малой малости, но это было не так-то просто. О чем тут рассказывать. Ну, изложил свою биографию — долго ли ее было излагать, — а потом задавали вопросы.
— Какие? — не отставала Анне.
— Не упомнил как следует. Спрашивали о работе, о том, как в оккупации жили, и еще об этом ельнике, который мы посадили в день Победы. А потом проголосовали, и Рястас объявил, что я принят, и все пожали мне руку, и, так как никто больше не обращал на меня внимания, я и пошел к двери, да тут вдруг Рястас меня окликнул: «Куда ты, лесник?» — «Да пойду себе», — говорю. «Нет, ты садись». Ну, делать было нечего, сел и я, как все другие.