И тут Реммельгасу встретилась Анне. Вся сияющая, она с жаром рассказала ему, как много пришло людей, как дружно они принялись за работу. И вот даже все тучи рассеялись, и день такой чудесный… Какие-то парни рядом с ними выдергивали из земли березу, и, когда она выдернулась, ребята все, как один, шлепнулись, вскинув ноги. Это было так смешно!..
Не только у танца, игры и песни есть свой ритм, есть он и в большой коллективной работе. Реммельгас ощущал это, проходя мимо людей, давая то там, то тут указания, показывая, как надо рубить или копать, посылая свежую подмогу туда, где не хватало рук. Особенно отчетливо он слышал ритм общего труда, когда закрывал глаза.
— Раз-два! Раз-два! Юхан, отдай топор!
— Нет, эту тощую мы прямо с корнями выдерем!
— Звени-звени, небо, гуди-гуди, поле…
«Сиух-сяух, сиух-сяух, сиух-сяух…»
Звонкие удары топора. Треск подожженных сучьев, гул разгорающегося пламени.
— Сальме, тащи сюда эту ель, вот дыму-то будет!
— Ребята, соседи уже кончают!
Шелест падающей березы, треск ломаемых кустов и гулкий удар о землю.
— Нет, далеко вашим парням до наших!
Реммельгас заторопился, чтобы поспеть к магистральным канавам, куда направили большую часть людей и куда после расчистки речной трассы должны были собраться все остальные бригады. Канавы были спланированы так, чтоб впадать в реку в одном и том же месте. По сути, слово «канава» было неудачным: тут рыли скорей небольшие каналы.
Участок Тамма был более ровным, и на нем росло меньше кустов и деревьев, чем на участке Нугиса, врезавшемся неподалеку от реки в заросли ольхи, березы и подгнившей осины. Все эти заросли были, правда, мелкими, кустарниковыми, и небольшую часть их Нугис вместе с рабочими лесничества успел уничтожить еще в предыдущие дни. Но копать здесь уже расчищенную землю было тяжело из-за обилия пеньков и бесчисленных корней.
Всюду по краям канав лежала сложенная грудами одежда. Стучали лопаты, звонко шмякался выброшенный грунт. Либо это была жидкая грязь, либо торф, либо синеватая глина, — в зависимости от того, насколько глубоко рыли. Между канавами и рекой оставляли до поры до времени перемычки шириной по пяти-шести метров. Перед самыми перемычками люди работали уже на большой глубине. Лишь когда они выпрямлялись и выбрасывали землю, показывались их плечи и головы со взмокшими волосами. Снизу просачивалась из-под перемычек вода, люди стояли по колени в грязи. Кто работал босиком, кто — в высоких резиновых сапогах, которые были собраны со всей волости. Дальше от реки копать было легче — там земля оставалась сухой.
Гости — так называли всех, кроме людей из колхоза «Будущее» и Туликсаареского лесничества — копали на поверхности, и копали до тех пор, пока в канаве не появлялась вода или пока под лопатой не начинал скрипеть гравий. После этого они переходили дальше, уступая участки местным, или, как их уже успели окрестить, «болотным» бригадам. Среди последних в свою очередь выделились «заслуженные канавщики», которые выравнивали стены рвов. При соревновании принималось в расчет и то, чтоб канавы были прямыми и ровными, а стены их — гладкими, последнее же требовало опытных рук.
На участках Нугиса и Тамма было тише, чем на расчистке речной трассы. Как видно, выбрасывание промокшей глины оставляло меньше сил и времени на шутки и смех. А когда люди выбирались наверх, чтоб расправить спину и пососать трубочку, то и тогда достоинство «канавщиков» не позволяло им вести себя по-мальчишески…
К лесничему подошел с озабоченным лицом техник мелиоративной станции. Он отозвал Реммельгаса в сторону и показал ему переломленный кол.
— Узнаете, что это такое?
— Веха.
— А почему она сломана?
— Люди не заметили и затоптали…
— Когда я нашел кол в кустах, то тоже так подумал. Но это неверно. Проходя вдоль канавы, я услышал, как один землекоп ругал тех, кто замерял участки и ставил вехи. Я — к нему, хочу оправдаться, а он указывает мне на край канавы и спрашивает: «Красиво?» Я смотрю и ахаю: края канавы так и вьются. А тот мне и говорит: «Не будь ваших дурацких вех, так у меня края были бы, как по линеечке. Слава богу, двадцать лет землю копаю, знаю свое дело. А здесь такая срамота получилась, того и гляди на смех поднимут». И мне ответить нечего: что криво, то криво. «В чем же дело, думаю, ведь я хорошо помню, что мы расставили вехи ровно как по ниточке?»