«Глиста белобрысая. Слабак!» – презрительно подумала Эри; жаль, нельзя сказать это вслух.
Поттер, наконец, выяснила для себя, что такое Малфой. Да, он ужасно ее напугал, но, придя в себя, она поняла, что слизеринец – действительно слабак. И переместила его в другую колоночку в своем мысленном списке. Эри делила всех людей на три группы. Те, кто имеет «стержень» внутри, кто обходится без него, и те, с кем пока не ясно. У Рона, например, стержень есть, только спрятан очень глубоко. У Грейнджер и Лонгботтома – нет. Про себя она самодовольно думала, что ее стержень – из титановой стали, сверхпрочный. У Снейпа – этот стержень еще и в три ряда покрыт колючей проволокой. (И чуть-чуть цветов и листьев между торчащими колючками, – пришла ей в голову необычная, «девчачья» мысль). А с Малфоем долго не могла сообразить, даже после драки. Не знала, есть ли стержень. Он очень хорошо держался, переживая унижение – это тоже мужество.
Но теперь все ясно. Слабак. Тряпка.
Да, он напугал ее – сильнее, чем взбесившаяся метла. Но ведь он ни-че-го не сделал! Чары щекотки, ха! Это все, на что он способен?
Те кошмары, которые ее мучают – это отголоски того нерассуждающего ужаса (после она все просчитала и разложила по полочкам, но ТОГДА была слепая паника), да ее собственных страхов. Когда она думала о том, что сама сделала бы, окажись перед ней ее враг в такой ситуации, мороз продирал по коже.
«Если бы… кого я ненавижу? Не Малфоя, конечно… Если бы дядя Вернон стоял на Астрономичке под Петрификусом, скинула бы я его вниз?
Запросто. С удовольствием.
А Малфой этого не сделал. Трус!»
Очевидную мысль, что если бы Малфой не был трусом, ее жизнь уже кончилась бы, Эри как-то упускала из виду. Ей проще было продолжать презирать Малфоя, чем задуматься о том, что он не так уж плох.
И Грейнджер, конечно – каждый вечер Эри думала: «пора прекращать», а каждое утро, просыпаясь от кошмара – «пусть ей тоже будет больно».
Поэтому Поттер снова отвернулась от бывшей подруги. Равнодушно посмотрела мимо Малфоя на Снейпа. Вот на него можно смотреть – и ни злости, ни стыда она при этом не чувствовала.
На обед Эри опоздала, и примостилась не рядом с Роном и Невиллом, а на краю стола. Ей понадобилось целых десять минут, чтобы понять: что-то изменилось. В воздухе явственно витали уныние, злость, растерянность. А обычный шум и говор был явно агрессивный. Что случилось?
Ну конечно. Баллы. Гриффиндор был на первом месте, а теперь лихо спустился на третье, пропустив Слизерин и Равенкло. Староста, Перси, разумеется, помчался к Макгонагалл – выяснять подробности. И не стал держать в тайне, кто виноват.
Никогда еще фамилии «Грейнджер» и «Лонгботтом» не произносились с таким отвращением. Кто-то просто говорит гадости, кто-то считает своим долгом задать риторический вопрос («что эти идиоты делают в Гриффиндоре?»), а большинство глядело на них, как на грязь.
Прищурившись, Эри оглядела стол. Обед заканчивался, студенты понемногу расходились. Некоторые предпочитали пройти мимо первокурсников и сказать что-нибудь Невиллу (который, кажется, умирал со стыда) или Грейнджер (собиралась плакать). Рон, сидевший рядом, громко рассказывал о чем-то, дергая Нева за рукав и жестикулируя, но эта грубоватая поддержка не помогала. На Лонгботтома было жалко смотреть, и на Грейнджер тоже.
Поттер встала и подошла к Перси. Надо поторопиться, пока все не разошлись.
– Минутку внимания, не торопитесь! – окликнул гриффиндорский староста. – Гарриет Поттер хочет сделать заявление.
К ней обратились недоумевающие взгляды – почти все знали, что Поттер держится вместе с недоделками, опозорившими факультет. Что она собирается делать, неужели защищать их? Неужели она думает, что уговоры какой-то первокурсницы, пусть она десять раз спасительница волшебного мира, подействуют?
Эри встала, опираясь кулаками о край стола, приподнялась на цыпочки и сказала – громко, но не настолько, чтобы донеслось до преподавателей:
– Я действительно отниму у вас всего минуту. Хочу сообщить, что Грейнджер и Лонгботтом потеряли баллы по моей вине. Это по моей инициативе они находились вне спален ночью, и из-за моей ошибки попались на глаза декану. Если желаете высказать свое негодование – это ко мне. Повторяю, в потере баллов виновата я и только я. Еще чуткий сон профессора Макгонагалл. И я надеюсь, в Гриффиндоре не принято травить невиновных только по той причине, что они не могут себя защитить.