Почувствовав голод, я съела хлеб и сыр, устроившись подальше от Дороги под большим камедным деревом. Я страшно устала и, главное, хотела пить, но вода, как назло, ни разу мне не встретилась. Я бы с удовольствием осталась здесь отдохнуть – понаблюдала бы за огромными муравьями, снующими в сухой траве по своим муравьиным делам. Но нельзя было терять ни минуты, поэтому я взяла сумку и снова двинулась в путь. Очень скоро запах расцветающих деревьев исчез, подступила жара, а бурая земля под ногами вытеснила из головы все мысли. Я достала из сумки чепец и надела его, но голова продолжала раскалываться от жгучего зноя. Как водится, в кустарнике было полно насекомых, поэтому целый рой мух путешествовал по дороге вместе со мной. Я даже перестала отмахиваться от них: на это уходило слишком много сил, которые нужны были, чтобы не прекращать движение. Но вот наконец я увидела вдалеке облако пыли и бросилась к нему, в надежде, что это именно та повозка, с которой я хотела уехать. Я почти бежала и чувствовала, как хлопающий ботинок в кровь стирает мне пятку. Тень от придорожных деревьев опустилась; солнце уже перевалило за полдень.
Только ближе к вечеру мне удалось догнать повозку; она все же двигалась быстрее, чем я предполагала, а может быть, это я слишком долго просидела на лестничной площадке в «Арсенале старателя». К этому времени я уже вся пропиталась дорожной пылью – она была на коже, на волосах и даже во рту; с меня ручьями лил пот. Я даже не заметила, когда они наконец поняли, что кто-то пытается догнать повозку. Я так устала, что не поднимала глаз от земли, но осознавала, что повозка передо мной, она едет, и надо собраться с силами и сделать последний рывок; когда же я заставила себя поднять тяжелые веки, то обнаружила, что повозка уже остановилась и меня ждут.
Но почему-то теперь, когда они были в двух шагах, меня вдруг одолели сомнения. Я так рассчитывала, что они окажутся такими, какими я представляла их, когда наблюдала из окна «Арсенала старателя», так уповала на этот добрый манящий смех, на то, что он является неоспоримым доказательством их избранности, так верила, что они не те ограниченные в своей подозрительности люди, которые сторонятся незнакомых, чтобы, не дай Бог, не влипнуть в какую-нибудь историю, вечно боятся, что их обманут, и дрожат за прочность своей семьи, лишь только завидят какого-нибудь человека со стороны! Мне так нужно было добраться до Балларата, так требовались их защита и участие! Мне так хотелось стать среди них своей! Но сейчас я вдруг вспомнила, что на самом деле никогда не бывает, чтобы человек был именно таким, каким кажется поначалу, и тем более это касается женщин. Как бы ни идеализировала я эту семью, они тоже люди, со своими страхами и переживаниями, возможно, и незаметными для постороннего глаза. И среди них есть один, который сильнее и главнее остальных; именно от него следует ожидать решения моей судьбы – разрешит ли он или она присоединиться к ним.
Когда я дошла до повозки, вся семья уже стояла на дороге; все, кроме матери, – та осталась сидеть на своем высоком месте впереди. Наверное, мой вид показался им странным: ноги заплетаются, ботинок почти порвался, серое, явно не по размеру платье волочится грязным подолом по земле, а между ручками холщовой сумки кое-как засунут скомканный платок. Но постепенно я осознала, насколько я действительно невероятно выгляжу, скорее всего из-за грязи, покрывавшей меня буквально с головы до ног. Я догадалась об этом по их взглядам – удивленным, отказывающимся верить, как будто я возникла перед ними прямо из воздуха или из облака пыли, сопровождающего повозку (что более походило на правду). Быстро оглядев их, я вспомнила все, что успела узнать ранним утром: вот отец, вот мать, которой все подчиняются, вот трое сыновей, так похожих друг на друга, вот дочь, поразившая меня редкой красотой, а вот и их младший – мальчик со светлыми, как у матери, волосами. Все они, не отрываясь, смотрели на меня и ждали, когда я начну говорить.