– У Розы есть девушка-карлица, ирландка, которую она держит при кухне, кстати сказать, единственная католичка в этой протестантской дыре. Все в доме слышали шум, и она тоже, но она прибежала ко мне утром и все рассказала. По правде говоря, я сговорилась с ней раньше; понимаешь… это единственный способ всегда знать наперед, что взбредет в голову моей полоумной доченьке. – Она нетерпеливо выждала, пока Сюзанна Хиггинс внесет поднос и подаст мне чайник. Только за нею закрылась дверь, как Кейт продолжила свой рассказ. – Ну, я сразу же побежала за Ларри, а уж он побежал за Томом. Том, конечно, был пьян, хотя еще было утро. Он вообще не пошел в магазин. И, как говорит Ларри, не собирается ехать к Розе в Лангли-Даунз. Его теперь ничем не сдвинешь с места. Какой же кошмар! Роза сбегает от него к этому Далкейту, а он и пальцем не пошевельнет, чтобы ее остановить. С самого начала у них одни неприятности. Розе нужен муж, который смог бы держать ее в ежовых рукавицах, а Том совершенно не годен для этого. Вот что получается, когда женятся люди разных религий, – без всякой логики закончила она.
Разливая чай, я почувствовала, что у меня дрожат руки.
– Ты точно знаешь, что Далкейт сейчас в Росскоммоне?
– Я уверена, – ответила она печально, – ведь из-за него они и дрались, из-за Далкейта. Золовушка стала приставать насчет него к Розе, и через пять минут обе вспыхнули, как серные спички, поэтому Том уже не мог не вмешаться, хотел он этого или нет. Девушка-карлица говорит, что слышала, как Роза почти визжала, что уедет в Лангли-Даунз, чтобы быть там с ним, – явно она делала это назло. Ее вопли были слышны всему дому, Эмми. Я уверена, что сегодня же вездесущие слуги разнесут по всему городу все подробности грандиозного скандала.
– Что же делать?
– Ее ничем не остановить, это я точно знаю. Можно только попытаться как-нибудь сгладить углы. Если ты поедешь, Эмми, тебе это удастся. Будет лучше, если там появится еще одна женщина. То, что вы подруги…
– Мы с Розой не подруги! – резко перебила я.
– Ну хорошо, знаю; неужели ты думаешь, я ничего не вижу, мне ведь уже немало лет! Я прошу, чтобы ты поехала не ради Розы. Это нужно нам всем. Детям, Эмми, – Анне и Джеймсу. И детям Ларри тоже. Кону и Маргарет… Или ты хочешь, чтобы Кон был опозорен перед семьей своей жены? Сгладить скандал – вот что всем нам требуется. Сделай это, Эмми, ты сможешь.
– А почему не поехать тебе самой? – все еще не сдавалась я, хотя уже чувствовала, что в конце концов проиграю. – Кому же, как не матери, быть сейчас с ней?
Губы ее плотно сжались, превратившись в тонкую линию, а лицо покраснело и некрасиво исказилось.
– Я обещала, что никогда не переступлю порога ни одного из домов этого человека, разве что это будет чье-либо рождение или смерть. И я сдержу свое слово. Больше мне сказать нечего.
Я вздохнула, чувствуя, как внутри меня поднимается злость и раздражение против этой семьи. Все они так неуступчивы, так упрямы, каждый считает, что другой не прав, и не собирается сдаваться первым. Почему я вечно должна выступать в роли миротворца, пытающегося соединить несоединимое? Почему именно я должна ехать сейчас к Розе, да еще в Лангли-Даунз? Ведь она так часто насмехалась надо мной, так часто проявляла неблагодарность. Я думала, что никогда не поеду опять в это ужасное место, где она нагло праздновала тогда свой триумф. Достаточно я уже натерпелась от Розы, хватит! Неужели Кейт этого не понимает?
Я снова начала отнекиваться.
– Кейт, я не могу. Пожалуйста, не требуй от меня невозможного! Может ведь поехать кто-нибудь другой. Какая-нибудь другая женщина…
– Больше никто из семьи не сможет.
И это меня добило. Я вспомнила, что я тоже являюсь членом их семьи. И сейчас, приведя еще пару доводов, я, конечно, смогу сбросить с себя бремя их забот, но тогда потеряю их навеки.
– Пусть тогда Ларри поднимется сюда. Надо кое-что обговорить, – твердо сказала я.
Чтобы я могла добраться до Лангли-Даунз, Ларри дал мне свою коляску. Она была почти новая и совершенно не подходила для поездок по ухабистым загородным дорогам. Но он настоял, чтобы я взяла ее, и проследил, чтобы ее как следует подготовили к путешествию. Необычное смирение и покорность Ларри беспокоили меня и даже раздражали. Так как я ехала против желания, то любые примеры добродетельного поведения были для меня сейчас неприятны. И Юнис, пустившая слезу, когда вышла со мной попрощаться, тоже не составила исключения.
– Наставь ее на путь истинный, – шептала она, – она же погибнет, а мы не вынесем позора. Скажи ей, пусть она только вернется, а уж мы ее… – Она смущенно запнулась.
– Что, простите ее? Не думаю, что Роза ждет вашего прощения.
В последний момент появился Том, чтобы пожелать мне приятной дороги.
– Это ты должен ехать туда, – сказала я, – а никто другой.
– Ну уж я не поеду! Хватит с меня. Передай ей, Эмми… Да нет, ничего ей не передавай! Ничего! Передай ей, что Том ей ничего не передает!
Он повернулся и быстро зашагал прочь, а Юнис мучительно застонала.
– Не понимаю, что происходит, – сказала она, – не понимаю!
Итак, после семилетнего перерыва я снова приехала в Лангли-Даунз. Дом почти совсем не изменился, да и сад тоже. Тот же шероховатый побеленный кирпич стен, те же просторные веранды, тот же густой запах роз, царящий повсюду. Изменилась лишь я. Глядя на этот дом спустя столько лет, я только сейчас начинала понимать, как сильно мне его не хватало все эти годы, как глубоко запали мне в душу неторопливая тишина его комнат, пронизанных после полудня косыми солнечными лучами, и душистая нагретая трава лежащих неподалеку пастбищ. Теперь мне казалось, что тогда, уезжая отсюда, я оставила здесь свою любовь и вот теперь наконец вернулась за нею.
Экипаж еще не подъехал к дому, а дети гурьбой выбежали с веранды на залитый солнцем двор, чтобы поприветствовать гостя. Они не знали, кто это едет, просто узнали экипаж Ларри, а когда я высунулась и помахала им из окошка, они сразу же сбежали вниз по ступенькам, и Джеймс распахнул дверцу коляски чуть ли не на ходу. Все четверо сразу же ввалились внутрь и со всех сторон облепили меня, елозя грязными ботинками прямо по шикарной обивке Ларри. Они так бурно и радостно обнимали меня, что я едва узнавала в этой шумной, взъерошенной компании четверых прилежных детишек, которых привыкла видеть у себя в офисе в Мельбурне. Они не спросили меня, зачем я приехала.
– Ты останешься, мисс Эмма? Надолго?
– Сколько вы захотите.
Мы вместе пошли в дом, и по дороге они вырывали друг у друга Мои чемоданы и сумки с фруктами и конфетами, которые передал для них Ларри. Теперь я чувствовала себя виноватой за то, что отказывалась ездить с ними все эти долгие годы. Как я могла из-за какой-то ссоры с Розой лишить себя и их возможности общаться в этой непринужденной обстановке, совсем непохожей на серые будни Мельбурна? И это я, которая так ревностно следила за каждым их шагом, боялась упустить малейшие нюансы в их развитии! С ними я уже не так волновалась из-за предстоящей встречи с Розой. Лишь только я вошла в просторную сумрачную прихожую, то сразу почувствовала ее целительную прохладу, способную снять любое напряжение.
Откуда-то со стороны кухни тут же появилась Мэри Андерсон; видимо, ей уже сообщили о моем приезде.
– Добрый день, мисс Лангли. Добро пожаловать в Лангли-Даунз!
Думаю, она действительно была рада, если учесть, что меня она недолюбливала, тогда как к Розе сохраняла давнюю привязанность. Кажется, увидев меня здесь, она вздохнула с облегчением.
Розы в Лангли-Даунз не было.
– Она уехала рано утром, миссис Лангли, – сказала Мэри Андерсон, – одна, верхом.
Кивком головы она указала в сторону огородов, а может быть, она имела в виду, что Роза поехала в Росскоммон.
После обеда я вышла с детьми на воздух и наблюдала, как на радостях они выделывают на лужайке всякие акробатические трюки. Анна вела себя, как настоящий мальчишка-сорванец, однако я и не думала ругать ее, напротив, мне было приятно видеть, что хоть здесь она ненадолго может вырваться из тесных рамок приличия, предписанных укладом Мельбурна. Чулки ее порвались, руки были все в порезах от острой травы. Над правым глазам красовалась большая распухающая шишка, полученная от удара о край клумбы. Сейчас ее вид и поведение совершенно не соответствовали тем манерам, которые мечтал воспитать в ней дедушка Лангли. Но зато она была на вершине счастья и старалась ни в чем не отставать от своих братьев. Даже если приходилось переживать поражения, она делала это далеко не так бурно, как в свое время ее мать.