Мысли Эдуарда текли почти по такому же руслу: вот он сидит здесь, лакомый кусочек для любого насмешника, который придерживается по поводу социального неравенства тех же, что и я, взглядов. Можно сразу рисовать карикатуру или писать фельетон. Барабанящий по указаниям палочки Бризи кузен Джордж, а на заднем плане толпа обездоленных людей. Метроном символизирует Время… бессодержательную фигуру презрения по отношению к обществу. Конечно, символика чересчур прямолинейная, думал он, уже отвергая ее, поскольку истинна лишь отчасти, а значит, отчасти ложна. И он повернул голову, чтобы понаблюдать за Карлайл.
Фелисите думала совсем о другом: «Молодец Джордж, хотя немного смешон». Обратила внимание на сомбреро лорда Пестерна. Дотронулась до колена Эдуарда. Он наклонился к ней, и она сказала ему на ухо: «Что если стащить пушку Джорджа? Я могу. Смотри!» Она потянулась к краю помоста и просунула руку под сомбреро.
— Остановись, Фе! — вырвалось у Эдуарда.
— Ты приказываешь мне?
Он отрицательно покачал головой.
— Бедный Джордж, — проговорила Фелисите. — Что ему еще предстоит! Она отдернула руку и откинулась на спинку стула, теребя белую гвоздику. «Вставить или не вставить ее себе в волосы? — размышляла она. — Это. вероятно, будет глупо и не к месту, но идея неплоха. Я хочу, чтобы он кое-что сказал — всего несколько слов, но тогда я знала бы, что мы понимаем друг друга. После этого мы уже не сможем ходить без конца вокруг да около».
Размышляла и леди Пестерн: «Нет предела возможностям человека унижать других. Он дискредитирует меня и свой класс. Все та же самая история. Опять будут те же самые сплетни, те же самые дерзости в газетах, та же самая горечь унижения. Тем не менее я хорошо сделала, что пришла сюда. Хорошо сделала, что решилась вынести мученья этой ночи здесь. Инстинкт меня не подвел». Она, не отрываясь, смотрела на Риверу, который шел к центру сцены. «Я победила тебя», — с триумфом подумала она.
А вот какими были мысли лорда Пестерна: «Пока ни одной ошибочки. И раз, бам, и два, бам, и бам-бам, п-шшш. Раз, два, три, на аккордеон смотри и жди, когда он вступит. Великолепно. И весь этот завод делаю я. Смотри. Он пошел. Хи-де ох хи. Йип. Он пошел. Начинает работать. Крепкий парень, вот он, вот он, твой аккордеон».
Он громыхнул тарелками, придержал их рукой и сел поудобнее.
Ривера стоял в луче света. Оркестр безмолвствовал. Огромная неподвижная стрела метронома, казалось, вот-вот вонзится солисту в голову. Ривера как будто впал в экстаз, одновременно мучительный и восторженный. Он раскачивался, дергался и строил глазки. Однако никоим образом не был смешон, он просто служил дополнением к своей музыке. Соло заканчивалось продолжительным крещендо, и когда оно подошло к кульминации, Ривера под немыслимым углом откинулся назад — инструмент поднялся кверху, а стрелка метронома угрожающе нацелилась музыканту в грудь. Режущий ухо диссонансный звук выделился из рева оркестра, луч света резко переместился на барабанщика. Лорд Пестерн в сомбреро на голове нетал. Приблизившись к Ривере на полтора метра, он поднял револьвер и выстрелил.
Пальцы музыканта пробежали по клавиатуре сверху вниз. Ривера опустился на колени и упал. Ударившись об пол, аккордеон рявкнул и стих. В тот же миг пронзительно взвыл тенор-саксофон, и музыкант тут же сел на место. Видимо обескураженный, лорд Пестерн перевел взгляд с лежащего Риверы на саксофониста, секунду помедлил, а затем выпалил три раза. Пианист, тромбонист и контрабасист проиграли каждый по ноте из нисходящей гаммы и замерли, как мертвые.
Последовала еще одна секундная пауза. Лорд Пестерн, теперь уже совершенно сбитый с толку, внезапно протянул револьвер Беллеру, тот прицелился в него и нажал на спусковой крючок. Послышался удар бойка по металлу, но выстрела не последовало. С гримасой отвращения на лице Беллер пожал плечами, посмотрел на револьвер и вынул барабан. Быстро высыпал из него гильзы. Потом почесал голову, сунул револьвер в карман и решительно взмахнул дирижерской палочкой.
— Йипс! — закричал лорд Пестерн. Оркестр словно с цепи сорвался. Его светлость бросился к своим барабанам. Луч света озарил его. Неподвижный до сих пор метроном, вдруг заработал. Стрела его с характерным тик-так, тик-так начала раскачиваться. Цветные лампочки на ней и на каркасе мигали, словно вторя безумствованию оркестра и лорда Пестерна, который старался во всю мощь.
— Черт! — вырвалось у Эдуарда. — Да он сейчас сам себя угробит.
Между тем Бризи Беллер взял большой венок из искусственных цветов. Промокнув платочком глаза, опустился на колени возле Риверы и положил венок ему на грудь. Потом, склонив голову, принялся неистово шарить рукой по телу Риверы, словно не в силах найти сердце, и наконец с изумлением посмотрел на барабанщика, который продолжал исступленно терзать свои инструменты. Соло лорда Пестерна продолжалось около восьмидесяти секунд. К лежавшему Ривере подошли четыре официанта с носилками. Крайне возбужденный Беллер что-то сказал им. Риверу унесли под гротескное траурное рыдание саксофонов, а лорд Пестерн, ударив по большому барабану, тут же ослабил натяжение и проводил музыканта приглушенным рокотом.
Метроном, крякнув, остановился, в ресторане вспыхнул свет, и публика щедро поаплодировала оркестру. Бризи, трясущийся, с белыми губами, простер руку в сторону лорда Пестерна, который присоединился к нему весь мокрый от пота и поклонился. Бризи сказал несколько слов ему и подошедшему пианисту и вышел, за ним последовал лорд Пестерн. Пианист, контрабасист и саксофонисты заиграли танцевальную мелодию.
— Добрый старина Джордж! — воскликнула Фелисите. — Я думаю, он был великолепен. Маман, дорогая, ты так не считаешь? Нед, разве он не чудо?
Эдуард улыбнулся.
— Он поразителен, — сказал он и добавил: — Кузина Си, вы не будете возражать, если мы с Лайлой потанцуем? А ты не против, Лайла?
Карлайл положила руку ему на плечо, и они удалились от столика. Старший официант проскользнул мимо них и на секунду склонился к мужчине за столиком, стоявшим дальше в зале. Мужчина встал, уронил свои очки и с видом глубоко задумавшегося человека прошел мимо Карлайл и Эдуарда в сторону вестибюля.
Они танцевали молча, слаженно. Наконец Эдуард заговорил:
— И что, по-твоему, он выкинет дальше? Неужели что-то еще осталось?
— Происшедшее показалось мне ужасно патетичным.
— А мне — квинтэссенцией глупости. Лайла, перед отъездом сюда у меня не было возможности поговорить с тобой о дневном происшествии. Наверно, я не должен был ударять Риверу, учитывая его отношения с Фе, но, честно тебе скажу, это было выше моих сил. Сожалею о безобразной сцене, но в глубине души доволен собой. — Она молчала, поэтому Мэнкс продолжил менее уверенно: — Ты всерьез огорчена? Лайла, тебе никоим образом не следует…
— Нет, не огорчена, — прервала она его. — С таким же успехом я могу укорять саму себя за чрезмерную терпимость. — Его рука пожала ее руку. — Я стояла у входа в свою пещеру и прихорашивалась.
— Ты обратила внимание на его ухо? Не такое изуродованное, как у боксеров, но изрядно распухшее и со следами крови. И после всего, что было, этому инфернальному типу хватило дерзости улыбаться тебе из-за своей шарманки.
— Все это было ударом для Фе.
— Не уверен.
— Но если такова была его цель, он не преуспел.
— Что ты имеешь в виду?
— Спроси себя, дорогой.
— Ты хочешь сказать, что Фе… — Он на мгновение остановился и сильно покраснел. — Что касается Фе… произошло что-то очень странное, Лайла. Поразительное и чертовски двусмысленное. Я не могу ничего объяснить, но хотел бы надеяться, что ты понимаешь.
Карлайл взглянула на него снизу вверх.
— Твои слова не слишком ясны, — сказала она.
— Лайла, дорогая моя… Послушай, Лайла…
Они огибали оркестровый помост.
— Наш официант стоит у столика и ждет нас. Думаю, он пытается поймать твой взгляд, — сказала Карлайл.
— Ну его к черту.
— Так и есть. Он идет сюда.
— Обязательно какие-нибудь треклятые дела гонятся за мной повсюду… Да, в чем дело?