— Ты не думаешь, Нед, — спросила Карлайл, — что у него это наследственное?
— Ты намекаешь на безумие? Нет, все остальные Сеттинджеры как будто вполне здоровы. Я полагаю, кузен Джордж просто забавляется. Правда, довольно жестоким образом.
— Это успокаивает. В конце концов, я-то его родная племянница, а ты всего-навсего побочный отпрыск по женской линии.
— Ты смеешься надо мной, дорогая?
— Я хочу, чтобы ты просветил меня по поводу последних событий. Я получила несколько очень странных писем и телеграмм. Каковы намерения Фелисите? Собираешься ли ты жениться на ней?
— Черта с два, — с некоторым раздражением ответил Эдуард. — Этот план созрел в голове кузины Сесиль. Она предложила мне приют в «Герцогской Заставе», когда я лишился своей квартиры. Я прожил там три недели, прежде чем подыскал новое жилье, и, само собой разумеется, слегка приударял за Фе. Теперь мне кажется, что приглашение это — часть глубоко продуманной стратегии Сесиль. Ты ведь знаешь, она — француженка до мозга костей. Она, видимо, пыталась заключить что-то вроде тайного сговора с моей матушкой и, обсудив с ней придурь Фелисите, надеялась договориться о желательности совместных твердых действий двух старинных семейств. Все это ужасно напоминает Пруста. Моя матушка родилась в колониях и ничуть не симпатизирует Фелисите; она сохраняла присутствие духа и несгибаемое величие в продолжение всей беседы и в самом конце сообщила, что никогда не вмешивалась в мои дела и не стала бы вмешиваться, даже реши я жениться, к примеру, на секретарше из Общества за установление более тесных отношений с Советской Россией.
— Потрясло ли это тетю Силь?
— Она сделала вид, будто речь идет о шутке дурного тона.
— А что творится с самой Фелисите?
— Она совершенно запуталась в отношениях со своим кавалером. Не хотел тебе говорить этого, но он пренеприятнейший представитель такого сорта людей, которых ты едва ли встречала в своей жизни. Он блестит с головы до ног и зовется Карлосом Риверой.
— Не следует быть рабом предрассудков.
— Без сомнения, но скоро ты сама во всем убедишься. Страшно ревнив и утверждает, что происходит из старинной испано-американской семьи. Я не верю ни единому его слову, и, кажется, свои сомнения появились и у Фелисите.
— Не ты ли сообщил мне в письме, что он играет на аккордеоне?
— Да, в оркестре Бризи Беллера, в «Метрономе». Он выходит в луче прожектора и начинает раскачиваться. Кузен Джордж собирается заплатить Бризи баснословную сумму за разрешение поиграть у него на барабане. Через него Фелисите и познакомилась с Карлосом.
— Она в самом деле влюблена в него?
— Говорит, что безумно, но ее начинает смущать его ревнивость. Сам он не может с ней танцевать в «Метрономе», потому что находится на работе. Но если она приходит туда с кем-нибудь, он смотрит зверем поверх своего инструмента, а во время сольного номера подходит к ее столику на разведку. О том, где она бывает еще, он выведывает у собратьев-музыкантов. Похоже, все они — очень сплоченная корпорация. Будучи приемной дочерью кузена Джорджа, Фе, конечно, привыкла к сценам, но кажется тем не менее слегка обескураженной. Думается, кузина Сесиль после беседы с моей матушкой спросила Фелисите, не может ли та полюбить меня. Фе тут же позвонила, спросила, как я отношусь к болтовне ни о чем, и предложила вместе позавтракать. Мы так и поступили, а какой-то дурак сообщил об этом в газете. Прочитав заметку, Карлос проявил себя во всей красе. Заговорил о ножах и о том, как в его семействе поступают с женщинами, когда те проявляют легкомыслие.
— Фе — просто ослиха, — помолчав, изрекла Карлайл.
— Дорогая, каждое твое слово — золото.
4
По адресу «Герцогская Застава», 3, на Итон-плейс стоял красивый особняк элегантных, хотя и чрезмерно сдержанных пропорций в георгианском стиле. На фасаде лежал отпечаток умеренности, небольшими отступлениями от которой были веерообразное окно над дверью, сама дверь с великолепным декором и парочка арок. Без особого риска можно было предположить, что это здание стало городским домом уверенной в себе богатой семьи в довоенные годы и семья эта оставляет его на попечение слуг в конце лета и с началом охотничьего сезона. В таком особняке могли вести упорядоченную праздную жизнь ничем не примечательные люди.
Эдуард Мэнкс высадил свою кузину возле дома, передал ее багаж немолодому спокойному слуге и напомнил о предстоящей встрече за обедом. Карлайл вошла в холл и с удовольствием отметила, что в нем ничего не изменилось.
— Ее светлость в гостиной, мисс, — сказал дворецкий. — Вы хотели бы?..
— Я сразу пройду туда, Спенс.
— Благодарю, мисс. Вам отведена желтая комната. Ваши вещи я отнесу туда.
Карлайл проследовала за дворецким в гостиную. Едва они поднялись на лестничную площадку второго этажа, как за дверью слева раздался ужасающий шум. Покончив с серией непристойных диссонансов, саксофон разразился протяжным воем; под клацанье тарелок ему вторила какая-то дудка.
— Наконец появились радиоприемники, Спенс? — вырвалось у Карлайл. — Я думала, здесь они под запретом.
— Это оркестр его светлости, мисс. Они репетируют в бальном зале.
— Ах, оркестр, — пробормотала Карлайл. — Я совсем забыла. Боже милостивый!
— Мисс Уэйн, миледи, — объявил Спенс, остановившись в дверях.
Леди Пестерн и Бэгот, пятидесятилетняя, высоковатая для француженки женщина, двинулась навстречу гостье из дальнего угла вытянутой в длину комнаты. В ней впечатляло все — хорошая фигура, ухоженные волосы и восхитительное платье. Она казалась с головы до ног плотно упакованной в прозрачную пленку, не позволявшую внешнему миру нарушить это совершенство. В ее голосе присутствовала выразительность. В безукоризненной дикции и хорошо уравновешенной фразеологии угадывалась иностранка, которая прекрасно управляется с чужим языком, но не любит его.
— Карлайл, моя дорогая, — проговорила она и аккуратно расцеловала племянницу в обе щеки.
— Как приятно снова видеть вас, тетя Силь.
— Своим приездом ты доставила нам огромную радость.
Карлайл подумалось, что они произносят заученные приветствия, словно герои какой-то допотопной комедии, но тем не менее получают от них неподдельное удовольствие. Две женщины были симпатичны друг другу и, ничего не требуя взамен, просто радовались своим встречам. «В тете Сесиль, — сказала Карлайл в разговоре с Эдуардом, — мне нравится ее абсолютный отказ придавать чему-либо чрезмерное значение». Он напомнил о нескольких вспышках гнева леди Пестерн, но Карлайл заметила, что эти вспышки служили для тети предохранительными клапанами и, вероятно, не раз удерживали ее от актов физического насилия в отношении лорда Пестерна.
Они сели рядом у большого окна. Карлайл, неукоснительно следуя введенному леди Пестерн ритуалу обмена наблюдениями над окружающим миром, позволила себе не без удовольствия оглядеть небольшие карнизы и хороших пропорций стенные панели, затем стулья, столы и шкафчики, которые, хотя и не несли на себе отчетливых признаков времени изготовления, гармонично складывались тем не менее в единое целое, построенное на устремленных в прошлое ассоциациях.
— Мне всегда нравилась эта комната, — сказала она наконец. — Я рада, что вы в ней ничего не изменили.