— Маурин и Лем? — Никто не мог показать испуганного изумления более эффектно, нежели миссис Прайд. — Ты спрашиваешь, подозревала ли я что-либо романтическое между Лемом и этой… этим маленьким ничто? Ты шутишь, Эндрю, боюсь, все эти неприятности окончательно выбили тебя из колеи.
— Но случайно я узнал…
— Что?
— Что между ними что-то было.
— Что-то между ними… — Миссис Прайд величественно вынула окурок из жадеитового мундштука, положила в пепельницу и теперь сидела, изучая мундштук, словно это доставляло ей эстетическое наслаждение. — Ну хорошо, Эндрю. Никогда не подозревала, что это случится, но, по-видимому, придется рассказать тебе все, что я надеялась сохранить в тайне. Между Лемом и Маурин действительно было нечто, да. Но не то, что ты, как кажется, так вульгарно предположил. Единственное, что связывало твою жену и моего мужа, — это то, что она шантажировала его. И еще раз хочу напомнить тебе, что Лем провел со мной весь вчерашний день, так что вопрос о том, убивал ли он Маурин, отпадает.
Она бросила изучать мундштук и переключилась на Эндрю.
— Когда ты женился на этой молодой особе, Эндрю, ты навлек на нас довольно много неприятностей. Видишь ли, она узнала о мисс Ла Марш, и поскольку была неуравновешенной и безнравственной девушкой, то использовала эту информацию, пригрозив Лему. Конечно, я легко могла бы положить всему конец, сообщив Лему, что знаю о существовании мисс Ла Марш и что нет ничего на свете, чего ему следует опасаться. Но бедный Лем… он не слишком склонен к сложным переживаниям. Я знала, что это чересчур выведет его из равновесия, и поэтому… ну, ты когда-нибудь поймешь, Эндрю, что, когда знаешь, что жить не так долго, тогда единственные вещи, которые имеют значение, — это сущностно важные вещи. В свое время я обожала мои драгоценности, но теперь они совсем ничего для меня не значат, они совершенное ничто в сравнении с душевным спокойствием Лема. И, в конце концов, Недди унаследует вполне достаточно и без них, а если он женится на той богатой девушке Хатчардов, у него в любом случае не будет никаких финансовых затруднений.
Она еще раз посмотрела на Эндрю; тонкая, немного насмешливая улыбка играла на ее губах. Потом она взглянула на перстень на руке.
— Знаешь, это чрезвычайно хорошие копии. Я совершенно уверена, мало кто может отличить их от подлинных, да разве это важно? Но ведь не думаешь же ты, что, прожив такую жизнь, общаясь с такими людьми, я до сих пор не выучилась отличать фальшивые камни от настоящих?
Она поднесла свою тонкую прекрасную руку к нему, показывая на перстень.
— Этот изумруд был одним из первых. Бедный Лем, я не оправдываю его, но все же я уверена, что из двух зол выбрала меньшее. Если бы только дорогой мой бедняжка когда-нибудь узнал это… ну, что я в курсе, для его гордости это было бы смертельным ударом, а ломать мужскую гордость — это тот грех, который женщина не должна себе позволять.
Она резко замолчала, склонив голову набок и внимательно прислушиваясь.
— Вот! — сказала она. — Это лифт. Лем. Странно, я всегда могу сказать, когда он приходит. Ну, Эндрю, дорогой, я сожалею о твоих проблемах и совершенно уверена, что они разрешатся сами собой, без лишней драмы. Но, что бы ты там дальше ни предпринимал, ты, конечно, не станешь намекать Лему об этом.
Эндрю никогда еще не чувствовал себя таким потерянным. Миссис Прайд поднялась со своего бледно-желтого кресла, и Эндрю расслышал скрежет ключа в замке.
— Я отправляюсь спать, Эндрю. Может, Лем тебе поможет чем-то, так что поговори с ним, если хочешь… Только при условии, что ты не скажешь ничего о мисс Ла Марш и докторе Вилльямсе.
Она положила руку, совсем невесомую, ему на плечо.
— Знаешь, мне кажется, что из всех моих мужей Лем единственный, кто не сводит меня от скуки в могилу. Очень приятно скончаться при лучшем из них, ты не находишь?
Долю секунды она держала руку на его плече, надавливая с легким, мягким усилием. Его мать всегда умела хорошо расстаться. Она давала ему понять, раз и навсегда, что бессмысленно о ней беспокоиться.
— И, Эндрю, если ты действительно должен поговорить с Лемом, не задерживай его слишком долго. Ему нужен отдых.
Рука соскользнула с плеча, и мать упорхнула в спальню. Как только она закрыла за собой дверь, из передней, весело мурлыкая, вошел Лем.
— Эй, цыпленочек, все еще не спишь? Все еще… — Затем он увидел Эндрю, однако добродушная, чуть грубоватая военная улыбка оставалась на его губах. — Привет, Эндрю, мой мальчик. Где наша старушка? Уже в кроватке?
Эндрю стоял, разглядывая его, силясь выкарабкаться из непостижимого мира матери, заставляя себя вспомнить о Билле Стентоне и о том, ради чего он здесь.