В ванной он хотел сразу нырнуть в шипучее облако тондуша, но потом решил оставить сладкое на десерт, а сначала заняться более существенным — бритьем. Шанин не торопясь раскрыл бутон объемного зеркала и сглотнул неведомо откуда взявшуюся слюну. На лбу резко выделялся затверделый старый шрам. И щетина на подбородке была седой. И лицо было в морщинах. На электронном календаре, который висел над зеркалом, было то же число и тот же год — нет, той же самой была только последняя цифра. Количество десятков было больше на единицу. Десять лет…
И Шанин вспомнил и месяцы тяжелой горячки после раны, в которую попала инфекция; и весть о том, что Мож улетел на Зейду в очередной вояж, не дождавшись пропавших попутчиков; и решение остаться на Свире; и годы борьбы; и Бина, открывшего изнутри все двери и ворота Башни; и провозглашение новой республики в Вечном Дворце…
Десять лет. Непредвиденная задержка на десять лет.
В боях с бандами, окопавшимися в сйлайской тайге, Шанина тяжело контузило. Он выкарабкался довольно быстро, но повторная травма головы дала о себе знать много позднее, после полной победы. Его парализовало. Бин потребовал срочной отправки Шанина на Землю или на Зейду. Шанин сопротивлялся — он надеялся, что все пройдет. А потом… Потом, видимо, стало совсем плохо…
Шанин всматривался в свое лицо, привычное и новое одновременно. Его не оставляла затаенная уверенность, что рано или поздно это лицо можно будет снять как маску из теплого мягкого латекса, вылепленную чересчур поспешно…
ЖИЗНЬ В МЕЧТЕ
Чем бы ни пытались измерить и оценить жизнь человека в современном мире литературы, она, жизнь, лишь одной микрочастицы человеческого сообщества, все равно полностью неоценима. Неоценима хотя бы уже потому, что каждый человек неповторимо индивидуален и самобытен по мировосприятию и самовыражению и, стало быть, оставляет после себя только ему присущий след мыслями, чувствами, делами.
Значимость этих слов тем более возрастает применительно к художнику, жизнь которого, ценность творчества непременно зависят от того, насколько щедро он отдавал себя делу и людям, насколько смело и масштабно мыслил, что именно волновало его как инженера и исследователя душ и судеб людских.
Ведь человек не только отражение, но и творец действительности. Слитность художника со временем, в круговороте которого он не сторонний наблюдатель, а прежде всего созидатель, и определяет смысл жизни и ту ответственность человека, что принято чаще всего обращать к будущему.
А в творчестве писателя отражается в эмоциональном и художественном преломлении наше беспокойное и прекрасное время, приобретающее либо признаки обыкновенной фотографии, либо многие качества, волнующие душу и сердце величественной панорамы будней и праздников века надежд и тревог.
Вячеслав Назаров, книга которого перед вами, был человеком неизмеримо счастливым в своем творчестве. В этом убеждает его так безвременно оборвавшаяся жизнь, книги, оставленные нам, его сегодняшним и будущим современникам.
«Моя биография коротка и обычна», — писал он двенадцать лет назад при вступлении в Союз писателей. В действительности же биография Вячеслава Назарова вместила в себя события и факты, которые, по
сути дела, дают ответ на многие, в том числе и острые вопросы о творчестве писателя, человека не просто отражавшего увиденное и пережитое, а сопереживающего и встревоженного, пытающегося увидеть и запечатлеть и быстротекущее время, и то, что может встретиться на пути человечества там, за линией горизонта, глубоко и разносторонне раскрыть неоднозначность будущих алгоритмов человековедения! А это, согласитесь, совсем не просто.
Родился Вячеслав Назаров в 1935 году в Орле, видел и пережил вместе с родителями войну, оставившую в душе мальчика неизгладимый след, но вместе с переживаниями — и мысль о неоднозначности человеческих деяний. Спустя тридцать лет Назаров написал в автобиографии такие строки: «Я до сих пор просыпаюсь по ночам от лая овчарок, которых натравливали на меня как-то пьяные эсэсовцы. Иногда в сломанном дереве мне чудится виселица, которая стояла в центре села, а в стуке дождя — шальные пулеметные очереди, которыми ночью скучающие часовые прочесывали деревенские сады. Никогда-никогда не забудется мне немец, который тайком давал нам конфеты, и русский полицай, который стрелял в меня, когда я копал на брошенном поле прошлогодний гнилой картофель…»
Потом, после войны, были школа, учеба в Московском университете — на факультете журналистики, распределение в Красноярск, ставший для Вячеслава Назарова родным городом, интересная работа на местной студии телевидения, первые поэтические книги. Была жизнь, насыщенная событиями: встречами, поездками, исканиями, размышлениями.